Вокруг захохотали.
– Во какой рисковый! Знает же – нельзя помазанному рыцарю такую брехню разводить. Слово лжи в благородной глотке застревает!
Новый взрыв смеха заглушил возмущенные протесты сиплого.
– Да не сердись, дружище, – Николас успокаивающе махнул бугаю рукой в пожелтевшей повязке. – Просто ты и сам видать не понял, что та жопа огромной запомнилась – потому как слишком близко к лицу была, – и добавил, уже не в силах сдержать смеха, – небось и тогда в три горла хлебал, вот с пьяну носом и ткнулся.
– Да какой?! Какой в три горла то? Я глоток, как заведено. В отличие от некоторых. Тех, что это мерзкое поило аж трижды за круг глотають. И не надо тут. А зубоскалить хотите – да пожалуйста, не жалко. Сами то кроме лошадиных жоп уж три месяца ничего не видали.
– Эх-хе… Эт ты точно подметил.
Чей-то сварливый голос утонул в общем гуле насмешек и улюлюканья. Снова заговорили о женских прелестях, таких желанных, таких разных и таких далеких. Но каждая новая байка все быстрее сводилась к куда менее приятной теме.
– И не такое видел, могу вам сказать. И не раз и не два, а сколько уж и не помню. Но ведь оно как со жратвой – пусть на пиру сытно было, на всю жизнь все одно не наешься.
– Точно! Так и есть, – согласился Николас.
– Во-во…
– А мы сидим тут, штаны просиживаем. Бормотухой давимся, да зады только обсуждаем, уж и до конских добрались. Хе-хе… Не утомились дурачков то изображать?
– И не говори.
– Ну а что поделать?
– Поде-е-елать… – передразнил скрипящий, с хрипотцой голос. – Мы сюда для чего пришли то? Выгоду свою взять. И пусть бы с боем отнять, оно и понятно, так нет же. Никаких выгод так и не видать. К хертсемским закромам так и не приблизились. А опасности все множатся и растут, – говорящего прервал раскашлявшийся, тощий парень, с коростой на шее.
– Да-а-а… етить его так! – согласился сиплый бугай. – Нет бы биться вели, для того ведь и собрались. А то сидим тут, вшей с блохами кормим да язвы кровавые расчесываем.
Многие согласно закивали. В последнее время подобных неприятностей в лагере лайонелитов серьезно прибавилось. И беспокоили не только язвы. Любой незначительный порез, ожег и рана – загнивали, перерождаясь в серьезные нарывы. Под час приводящие к ампутации или смерти. Ветер, практически постоянно дующий на перевале, должен был рассеивать заразу. Но не рассеивал.
– Ишь, какой боевитый, – снова вклинился скрипучий, словно старческий голос. – А не думаешь ли, запаршивевший вояка, что не каждый лоб выдержит столько шишек, сколько мы уже получили? – говоривший вдруг похлопал Николаса по плечу.
Тот немного смутился. Подобный жест будто на что-то намекал. Кривой шрам, оставшийся на лбу Николаса после памятного удара локтем, снова зачесался. Перед глазами замелькали образы. Жар и пламя близких разрывов, каменные ядра, расшвыривающие строй словно ворох листьев, царящий кругом хаос бессмысленной бойни. И вопящий прямо в лицо молодой лейтенант… Николас не помнил, как пережил тот, первый штурм и каким чудом сумел добраться до своих. В следующих атаках на Дурн-фар он не участвовал, медленно восстанавливаясь после полученных травм. Даже сейчас его разбитая рука покоилась на перевязи. Отмахнувшись от нахлынувших воспоминаний, рыцарь внимательнее взглянул на сидящего рядом. Да и все собравшиеся у костра вдруг как-то притихли, рассматривая пожилого воина в рогатом шлеме.
– Слушайте-слушайте. Хе-хе… Может что полезное почерпнете, – проскрипел он криво ухмыльнувшись. Было что-то вкрадчиво-настораживающее в его хитром прищуре, в длинных, узловатых пальцах, медленно постукивающих по колену. – Думается мне, что я видел по боле всех вас, – крепкие, темные ногти лениво скребли по чуть вытянутому подбородку, заросшему густой щетиной. Там, где седина еще не тронула волос – они были иссиня-черными. – А то, что видел – крепко запомнил. Хе-хе… Бабьи жопы – это, конечно, интересно, но в моем возрасте единственная интересующая меня задница – моя собственная. А по смущенным рожам и бегающим глазкам я вижу – вы поняли, о чем я. Почему горстка жалких плебеев, вчерашних крестьян, до сих пор держат перевал. Да еще огрызаются из-за стен так, что лязг зубов слышен до Старого Агрина. Чем они могут сдерживать сильнейший рыцарский орден в Бирне?
Николас настороженно вглядывался в говорящего, и каждая, на первый взгляд ничего не значащая, деталь – усиливала бессознательное чувство тревоги. Один из витых, ребристых рогов на шлеме был обломан на треть, крупные суставы пальцев отдавали нездоровой синевой, а в многочисленных морщинах на выразительном лице угадывалось нечто звериное. Выздоравливающий рыцарь был куда массивнее и, вероятно, сильнее, но не мог избавиться от смутного предчувствия опасности. Надвигающейся беды.
Джастин тяжело дышал, пот мелкими каплями сбегал по его лицу. Несмотря на то, что на улице с наступлением темноты серьезно похолодало. Обезоружили и скрутили его довольно быстро, но безуспешная борьба сильно измотала. Раньше он бы не дался, по крайней мере – не так просто. Сейчас же просто пытался восстановить дыхание, озлобленно сплёвывая тягучую, горькую слюну.
– Плохо, Джастин. Очень плохо, – Бенджамин медленно расхаживал туда-сюда. Говорил неторопливо и монотонно. Он действительно походил на расстроенного человека. – Ты не хочешь, просто не хочешь понять. Пытался убить ребят. Просто убить. Насовсем. Вот просто взять и проткнуть. Но они не убьют тебя. Нет. Не убьют. И не обращай внимания на эти колкие взгляды. Они не знают, не ведают. Да взглядом и не убьешь, – он погрозил толстым пальцем одному из мордоворотов, державших Джастина. Тот виновато потупил глаза. – Они стараются понимать. Многие в Дурн-фаре стараются. Учу их смотреть и они смотрят. Пусть и видят не все. Но ты то. Ты… Я так надеялся… Как же глупо жертвовать ценнейшим даром Его. И хуже того – жертвовать бессмысленно. Ведь жизнь по сути своей бесценна, а значит ты должен беречь ее. Свою жизнь. И не спешить отнимать чужую. По крайней мере – пока не научишься видеть. Видеть цель. Хотя бы одну из множества, предназначенных тебе.
Теперь у костра не было слышно шумных выкриков и грубых подначек. Пожилой воин в рогатом шлеме говорил все тише и рыцари
