Когда Дорохину предложили показать, чему его там научили в учебной роте, он не сомневался, что ему начистят морду. Еще бы. Лешаки! Здесь служат только лучшие из лучших. Вообще непонятно, что такое могло издохнуть в лесу, чтобы Агапа взяли прямиком к ним, минуя разведку. Он уже не был тем наивным новобранцем, едва прошедшим курс молодого бойца, и прекрасно отдавал себе отчет в происходящем.
Именно это и подсказывало, что ему не выстоять не то что против двоих, но и против одного лешака. Однако все же была уверенность, что хорошенько достать хоть кого-то он сумеет. Н-да. Ему так и не удалось ни к кому из них приложиться. Ни разу. Если не считать вот этот, последний.
– Скажешь тоже. Да я после второй пары уже не встал. Вот ей-ей, если бы не вырубился окончательно, что и водой отлить не смогли, то сказал бы это самое «хватит». А так лежал себе ни бе, ни ме, ни кукареку, – тут же поддержал Кирю Елизар.
Врал, конечно. Но врал проникновенно, сам веря в свою ложь. И товарищи поддакивали. Нужно же было взбодрить новичка. Вдохнуть в него толику уверенности и самоуважения. Он ведь теперь один из них. У них же закон простой: друг за друга горой. А то, что никого не достал, не беда. Главное, не мокрица какая.
Новичка обмыли. Как смогли обработали раны. После чего повели в лазарет. Так уж вышло, что без парочки швов красоту никак не сберечь. Но Агап все это воспринимал уже с радостью, хотя и кривился каждый раз от боли. Как бы они ему еще и не сломали чего, черти. Но это ерунда. Самое важное, что его приняли в десяток. А иначе с чего бы тогда им так-то с ним носиться.
– А что, Добрыня, не тот нынче пошел новобранец? – не без самоиронии спросил Агап, когда вышел на крыльцо лазарета.
– Ты это о чем, Агап? – искрясь добродушной улыбкой, набросил на плечи новичка зимний кафтан здоровяк.
– Так ить ни разу не сумел ни до одного из вас дотянуться.
– Дурья башка. Да если бы ты дотянулся, Александр Григорьевич с нас семь шкур спустил бы. И вообще, мы тут с парнями подумали и решили. Оно даже хорошо, что ты неумеха. Переучивать не надо. А науку мы в тебя быстро вколотим. Характер есть, а остальное приложится. Ладно. Пошли обедать. Сегодня отдохнешь, придешь в себя.
– А завтра? – не удержался от вопроса Агап.
– Завтра… Х-хе. А завтра сдохнешь, – хлопнув новичка по плечу, скаламбурил Добрыня.
Но как ни легок был дружеский хлопок, лицо Агапа тут же скривилось от боли. Впрочем, он всячески постарался это скрыть. Ну а Добрыня – не заметить.
Глава 5
Западня
– Уважаемый совет, вот тут боярин Карпов вещает нам о том, что дела у Пскова не так чтобы и плохи. О том он говорил и прошлым летом, когда наша торговлишка рушилась, твердит и сейчас. А меж тем это не так, – убежденно произнес боярин Горячинов.
– Ну, о твоей любви к Карпову, Яков Игоревич, ведомо всем, – скептически заметил старейший из бояр, Офросимов.
Представитель старинного рода, чьи отпрыски уж не одно поколение занимали высокое положение в Пскове и неизменно входили в состав совета, Сергей Гаврилович в свои семьдесят пять всегда был ярым сторонником Москвы. Сегодня он возглавлял самую влиятельную партию. Из семи псковских бояр трое были его союзниками. А если учесть то, что и на княжеском столе восседает младшая сестра русского царя, которая любима и почитаема народом, то, казалось бы, москвичи победили и им под силу вертеть Псковом как заблагорассудится. Но не все так просто.
Ушлые шведы захватили Великие Луки. И Псков вновь отрезало от Русского царства, как во время противостояния с Новгородом. Княгиня вроде и сестра царю, но под его руку особо не стремится. И причина кроется в том, что она безмерно любит Карпова. Этот же вместе с Пятницким ратует за независимость Пскова, словно он может в одиночку выстоять против сопредельных держав.
А тут еще и Горячинов все никак не уймется, хотя проиграл вчистую. Представители этого рода всегда выступали за тесную дружбу с Новгородом. А от Новгородской земли нынче остались рожки да ножки. Немалую часть захватили шведы, а остальные территории поспешили сами уйти под руку русского царя. Горячинов же, вместо того чтобы примкнуть к одной из двух партий, продолжает держаться наособицу. Ну и желчью брызжет во все стороны, как старик. А ведь ему только тридцать пять годочков.
– Сергей Гаврилович, уважаемый совет, я никогда не стремился к дружбе с Карповым, – возразил Горячинов. – Более того, мы всегда были противниками. И не думаю, что нам суждено примириться в будущем. Потому как я уверен, что он желает склонить Псков под себя и утвердиться на княжеском столе самодержавным правителем. И так уж выходит, что чем хуже наши дела, тем ему лучше.
– Много говоришь, Яков Игоревич, а пока не сказал ничего, – вновь перебили его.
Но теперь это был боярин Пятницкий. Известный сторонник Карпова. И чем только тот взял этого зрелого и мудрого мужа пятидесяти пяти лет от роду? Мечтами о независимом Пскове? Да разве ж такое возможно! Без крепких и сильных союзников им нипочем не выстоять. То и младенцу понятно, что уж говорить о Ефиме Ильиче. Иль уже начал в детство впадать? Оно ведь как бывает: один и до ста лет остроту ума не теряет, другой к пятидесяти заговариваться начинает.
– Не сказал, Ефим Ильич, потому как то была присказка. А вот теперь стану сказку сказывать, – ничуть не стушевался Горячинов. – Боярин Карпов тут песни распевал, мол, невелика беда, что Карла решил нам кровь попортить. Морем как торговали, так и будем торговать, войны ить со шведом нет. Нет ходу в Русское царство через новгородские земли? Тоже горе невеликое. Можно и в обход торговлишку вести, через Инфлянтию и Литву. Да только на деле все не так гладко выходит. Карла с нами вроде и не воюет, но и нашим купцам ходу в море нет. Шведские капитаны грабят и забирают в полон всех подчистую, измысливая какие угодно причины. Инфлянтский воевода объявил рокош, да только Полоцкое воеводство к нему не присоединилось. Так что хотя Острожский и дружен нам, нашим товарам в Русское царство все одно не попасть. А чем живет Псков, как не торговлей?
– Ничего. Нужно малость выждать. Царь Николай долго такое терпеть не станет. Чай, Русскому царству торговый путь «из варяг в греки» тоже не помешает, – подал голос боярин Борятский.
Этот возвысился совсем
