– Значит, караул состоит из шестнадцати человек, – помял подбородок Клим.
– Пять трехсменных постов и начальник караула, – подтвердил Кузьма.
– А форма у них какая?
– Обычные солдатские мундиры. Тут шведы не мудрят. Это наш боярин норовит выделить – армейцам одно, ополчению иное, конвойной роте третье. Как только для лешаков ничего эдакого не удумал.
– А незачем всем подряд знать, что мы лешаки. Кому надо, тот и так разберется. Ну что ж, Кузьма Платонович, пора домой, – подытожил Клим.
– Давно пора, – отчего-то без энтузиазма подтвердил Овечкин.
Ну наконец-то миновали эти клятые долгие сумерки. Еще седмица-другая, и сюда придут белые ночи. Прямо беда с ними, потому как по их делам нужна темнота. И чем гуще, тем лучше. По стене можно и на ощупь взобраться. А ты попробуй поднимись, когда тебя в любой момент приметить могут.
Караулы сейчас усилены, и самый последний разгильдяй несет службу исправно, не отвлекаясь. Еще бы, коли враг под стенами. Да еще и минимум две трети гарнизонов бастионов находятся на позициях. От греха, так сказать, подальше. Причем без нытья и понуканий. Там же едят, там же спят. Нормальная практика.
Вот только лешакам от понимания этого ничуть не легче. Поди проберись незаметно через стены, поброди по городу, наполненному патрулями. Прихвати языка и вернись обратно. И все нужно проделать за какие-то неполные три часа, потому что потом начнет светать.
В прошлый раз им повезло воспользоваться ходом, прорытым в незапамятные времена с территории русского квартала. Сейчас он наверняка обнаружен и находится под контролем, а то и вовсе засыпан. Ну зачем нужен ход, о котором известно противнику?
Заявить боярину о том, что они готовы прогуляться за стены, – это одно. Ты поди выполни это обещание. Но выхода-то все одно нет, а потому лучше думать над тем, как все провернуть, а не рассуждать о том, почему ты этого сделать не можешь.
– Ну как, Саня, готовы? – спросил подошедший Рыбин.
– Мы всегда готовы, Григорий Семенович, – пусть и тихо, но от того не менее бодро ответил десятник командиру лешаков.
– Вот и ладушки. Ты посмотри по обстоятельствам и по времени. Но если будет возможность, то… У нас там целый взвод как в воду канул.
– Мог бы и не говорить, господин капитан. Я уж с Кругловым побеседовал. Он обсказал, где искать дом того купчишки, коий должен был встречать наших.
– Уверен, что вчетвером будет лучше?
– Чем меньше народу, тем проще проскользнуть.
– Ну, с Богом.
– Не поминай лихом, господин капитан. Пошли, парни.
Добрыня, Елизар и Киря скользнули вслед за своим десятником. Остальные пятеро отправились следом, вооруженные обычными карабинами и штуцерами. Если товарищей обнаружат, они смогут их хоть как-то прикрыть. Мало того что ночь не особо темная, так еще и на фоне неба фигуры на стене будут хорошо различимы. А точный прицельный огонь – это всегда серьезно.
Вроде бы все предусмотрели. Но не суждено им было сегодня войти в Дерпт. Они уже приблизились к стене на расстояние пяти сотен шагов, когда на соседнем бастионе вдруг поднялся шум. Донеслась заполошная стрельба. Тут же встревожились шведы и на их участке.
Ни о каком тайном проникновении в город теперь не могло быть и речи. Поэтому, не обнаруживая себя, лешаки подались назад. И лишь спустя час узнали о том, что их товарищи сами сумели вырваться из шведских застенков и пробраться к своим. Правда, пришлось их прикрывать при помощи пушек. И свои едва не положили, потому как умудрились рассмотреть вражеские мундиры. Ну да хорошо все то, что хорошо кончается. Хотя все еще оставался открытым вопрос с обещанным языком.
– Живой!!! Живо-ой, бродяга!!!
Иван то прижимал к себе Кузьму, то отстранял, жадно вглядываясь в худого, изможденного мужчину средних лет, и снова прижимал к себе. При этом он явно не заботился о том, чтобы соизмерять свои силы, и не замечал, что причиняет бывшему узнику страдания. Впрочем, тот если и кривился, то только когда его не видел Карпов.
Вообще-то у Овечкина низкий болевой порог, и где иной пыхтел бы от натуги, он уже кричал бы благим матом. Но за последнее время у него появилась некая практика по части боли, а потому ничего страшного. К тому же телесные муки сейчас не могли превзойти душевные.
– Иван Архипович, ты бы погодил меня лобызать-то, – наконец произнес Кузьма.
Карпов в очередной раз отставил от себя своего воскресшего друга, а именно таковым он и почитал Овечкина, и обратил внимание на его помятый вид. Как приметил и бинты под одеждой. Хм. И, кстати, вон на груди сквозь ткань начала сочиться кровь.
– Данил!
На зов боярина в палатку тут же едва не вбежал денщик, пребывавший в не меньшем возбуждении.
– Немедленно вызови сюда лекаря Любимова со всем необходимым для обработки ран.
– Иван Архипович… – начал было Кузьма.
– И всем, включая караул, не приближаться к палатке ближе чем на десять шагов, – перебил его Иван.
– Слушаюсь, – выпалил Данила, которого тут же как ветром сдуло.
За палаткой раздались его отрывистые команды. Какая-то суета. И снова ночь наполнилась обычными для воинского лагеря звуками. Причем не спящего. Поспишь тут, когда только что пальба стояла.
– Ну вот. А теперь говори, что хотел, – тихо проговорил Иван, устраиваясь на складном стуле и указывая на такой же напротив себя.
– Так ить ты и так все понял. Виноват я и перед тобой, и перед теми, кто по моей вине смерть принял. Поначалу из-за глупости моей. Потом от слабоволия.
– Я гляжу, тебе в казематах времени себя грызть было мало. Решил и тут продолжить? Ну давай. Грызи. Слушаю тебя, Кузьма Платонович, – откидываясь на спинку и скрещивая руки на груди, предложил Карпов.
– Да чего тут слушать. Получается, предал я тебя, – тяжко вздохнул Кузьма.
– Н-да. Я вот что тебе скажу, Кузьма. Скажу только раз и повторять не буду. У каждого есть свой предел, и ты о том прекрасно знаешь. То, что ты начал говорить под пытками, не страшно. Вред, конечно, приключился немалый, но понять такое можно. Вот если ты после этого еще и предался, тогда разговор будет иной. А я о том рано или поздно дознаюсь. С этим все?
– Все, – грустно улыбнулся Кузьма.
– Ну тогда поведай, что ты там успел рассказать шведам.
– Кабы шведам, – хмыкнул Овечкин. – Шведский заплечных дел мастер работает ладно, это так. Но мало довести человека до состояния мягкой глины, когда из него можно лепить что угодно. Нужно еще уметь задавать нужные вопросы да переспрашивать с умом с разных сторон, так чтобы правда не единожды подтвердилась. Да и заманить меня в ловушку у шведа мозгов не хватит. В общем, рассказал я все, до чего касательство имел. И даже то, о чем лишь догадывался, – сокрушенно покачав головой, закончил Кузьма.
– Ты это брось, Кузьма Платонович.
