Фыркнул, следом кашлянул, желая замаскировать истинные чувства. Я же предпочла сделать вид, что совсем ничего не заметила.
Наконец, он произнёс — нехотя, нарочито растягивая гласные:
— Я-а… доложу-у.
Теперь пришёл мой черёд фыркать, но это скорее нервное — энергетика мужчины довольно странная. Пара ничего не значащих фраз, а такое ощущение, что из меня выпили все силы. Или я просто перенервничала, что в моей ситуации неудивительно?
Охранник развернулся и тут же искоса посмотрел на меня, будто ожидал внезапного нападения. От меня? Вот чудной, нашёл из-за чего переживать.
Открыл дверь и скрылся за ней, плотно притворив за собой, так что мне не удалось услышать слов. А когда вышел, то сухо кивнул в ответ, разрешив войти.
Ноги стали ватными, чужими, и переставлять их оказалось так сложно, словно к ступням какой-то шутник привязал десятикилограммовые гири. Но проснувшееся упрямство не позволило мне остаться на месте, в этом тёмном коридоре, наедине со сквозняком и неприветливым мужчиной.
В кабинете тихо. За столом, закинув руки за голову, сидел молодой король, а напротив, у окна, утонув в глубоком кресле, скрывался Дакар. Моего появления ждали: его величество — с хитрой ухмылкой, что коснулась только глаз, а хозяин — с напряжением, о котором буквально кричала его застывшая поза.
О царственной особе я тут же забыла, стараясь поймать взгляд Дакара. А он упрямо прятал его, акцентируясь на чём угодно, только не на мне. Зачем? Ведь кому, как не ему, знать — я не лгала. Точнее даже не так: я никогда и ни с кем не была столь откровенной, как с ним. Это же просто — поверить… Ему я научилась верить и доверять, а ещё ждать искреннюю улыбку и поцелуи — невесомые, нежные, горько-сладкие.
Воздух с трудом проникал в лёгкие, раскалённой лавой растекаясь по венам, заставляя задыхаться. Время, обычное, что исчисляется секундами и минутами, пропало, испарилось, осталось где-то там, за гранью реальности.
Больно. Физически. Так что я едва устояла на ногах, пошатнувшись. Зря решила бороться, зря пришла сюда. Мне в очередной раз достались никчёмные крохи понимания, большего, увы, не заслужила.
Дуновение ветра — и сильные руки сомкнулись на талии, бережно придерживая и не давая упасть. И я вцепилась в рубашку, пахнущую так знакомо — лесной свежестью и утренней росой.
— Кхм… — голос короля фоном стелется по комнате. — Пожалуй, вам есть, о чём поговорить.
Он уходит. Я не слышу ни шагов, ни скрипа двери, но точно знаю, что в кабинете мы остались одни. Вот только поднять взгляд и встретиться с наверняка потемневшими глазами Дакара, не нахожу в себе сил.
Что, если всё же прогонит? Сделав выводы, далёкие от правды?
От этих мыслей нежданная злость хлынула волной. Странное дело, у матери, которая исчезла из моей жизни, превратив её в беспросветную темень, даже тут получилось всё испортить.
Заговорила первой, так и не подняв головы:
— Я не лгала. Тебе — нет, — сильнее сжала в руках ткань рубашки. — Я не знала о ней, забыла о её существовании, не желала вспоминать, что где-то там, существует женщина, которая родила меня. Сложно в это поверить, — кивнула собственным словам.
Конечно, сложно. Слишком всё идеально сходится, слишком вовремя я оказалась там, где меня вовсе не должно было быть. Но молчать нет сил, я выталкиваю слова, боясь упустить момент. Когда у меня ещё будет время для оправданий.
— И её признание ничего не меняет, я осталась всё той же — случайной попаданкой в незнакомом мире. Что мне нужно сделать, чтобы ты поверил?
Последняя фраза упала между нами, и я, наконец, решилась посмотреть на него.
Скулы напряжены, губы побелели, дыхание шумное, частое, вот только не понять зол он или нет. А может вовсе в бешенстве?
Во взгляде сгустками кружился туман — не чёрный, а тёмно-серый. Но и он развеялся, стоило Дакару рвано выдохнуть и прижать меня сильнее к своему телу.
— Ничего, — бросил глухо, так что я едва не вскрикнула от боли.
То есть… поздно? И мои жалкие слова его вовсе не интересуют?
— Ничего, — повторил, будто я с первого раза не уловила суть сказанного, и добавил, тише, касаясь губами моих волос: — Тебе ничего не нужно делать, потому что я… — пауза, невыносимая, жалящая похуже укуса змей, — верю тебе.
Из груди сам собой вырывался стон — стон облегчения, смешанный с той самой болью. Хотелось плакать и в то же время смеяться. Только, боюсь, смех в моём исполнении больше напомнил бы истерику, а не ожидаемое веселье.
Воздух, до этого казавшийся густым и мёртвым, вдохнула с шумным свистом, позволяя себе вынырнуть из болотной жижи, куда меня пыталась затянуть безысходность.
Я всё же переспросила, для надёжности:
— Веришь?
Это важно. Куда важнее, чем всё происходящее до этого в моей никчёмной жизни.
— Верю.
Короткий ответ, но от этого не менее желанный и сладкий. Губы сами собой растянулись в улыбке, наверняка глупой и блаженной. Хотя, кому какая разница, ведь я вновь начинала жить?
Правда, счастье длилось недолго. Дакар поднял моё лицо, обхватив горячими ладонями, на которых кожа была шершавой и пахла свежестью:
— Когда-то давно Ингария разрушила нашу жизнь. Она — не ты.
Я видела в его глазах боль — мучительную, не затихающую вот уже много лет. Боль, что невозможно вырвать из сердца и забыть. Точно такую же, какую испытывала я. Вот только, если у меня получилось вычеркнуть прошлое навсегда, то у него не вышло. Или он просто не захотел забывать и вычёркивать.
Его губы были так близко, что стоит всего лишь подняться на носочки и коснуться их. И я сделала это, несмотря на вспыхнувшее смущение — мне сложно проявлять инициативу. Привычка всегда и во всём прятаться за ничего незначащими улыбками и неловкими шутками слишком въелась в кожу. Но с ним хочется быть искренней, доверчивой и абсолютно глупой.
Сухая, обветренная кожа и
