Вы можете думать о нас, кавалерах, что хотите, можете злословить, сколько влезет, но для нее мы сделали все что могли. И это ее заслуга, что мы не перестреляли вас всех, как бешеных собак. А теперь говорю я вам: отпустите ее и идите по домам, иначе земля разверзнется и поглотит вас. И по пути молите Бога о прощении за то, что вы обидели и испугали невинную женщину, воплощение благочестия и доброты. Убирайтесь отсюда! Надоели.
Он не успел еще закончить свою пламенную речь, как графиню поставили на ступеньку каменной лестницы. Здоровенный хуторянин смущенно протянул ей огромную мозолистую руку.
– Спасибо за угощение, – сказал он просто. – И простите нас, графиня, мы вам зла не желаем.
За ним подошел другой:
– Спокойной вам ночи, не обижайтесь, пожалуйста.
Йоста спрыгнул с перил и встал рядом с молодой графиней. Крестьянин и ему пожал руку.
Потом потянулись и другие, притихшие и пристыженные, все хотели пожелать ей спокойной ночи и попросить прощения за невольную обиду. Ни следа недавней озлобленности – они стали такими же, как и утром, когда пошли на поиски. Они и были такими – смирными и доброжелательными, пока голод и усталость не превратили их в диких зверей.
Они заглядывали графине в лицо, и Йоста заметил, что у многих выступали слезы – такие волны невинности, доброты и благородства исходили от этой замечательной молодой женщины. Ему даже показалось, что они в душе молятся на нее. Наверное, их утешало и радовало, что, по крайней мере, кто-то продолжает верить в добро и поступать согласно его законам. Законам добра и сострадания.
Народу было столько, что, если бы она пожала руку всем, кто к ней подходил, у нее наверняка рука бы отвалилась. Она еще не пришла в себя от пережитого страха. Но все смогли посмотреть на нее поближе, и все смогли пожать руку Йосте Берлингу – уж его-то рука могла выдержать сколько угодно рукопожатий.
Он стоял, словно во сне. Прислушивался, как в сердце его зарождается новая любовь – любовь к своему народу.
– Мой народ! Я люблю тебя! – сказал он вслух и прислушался, как звучат эти слова.
Вдруг он понял – он и в самом деле любит эту толпу. Этих людей, бросивших все свои дела и отправившихся разыскивать бедную дурочку. Этих измученных работой крестьян в худых одежонках и вонючих сапогах, живущих в серых покосившихся хижинах на опушках бескрайних лесов, безграмотных, не знающих, как взяться за перо, никогда не изведавших полноту и радость жизни, у которых одна лишь забота – накормить голодную семью.
Оказывается, он любит их с болезненной, горячей нежностью, с восторгом, от которого у него выступили слезы на глазах. Он не знал, что для них сделать, не знал и не умел, но от этого любовь его не становилась меньше, любовь ко всем вместе и каждому по отдельности. Он любил их со всей их глупостью, грубостью и предрассудками. Неужели когда-то настанет день, что и они полюбят его…
Он очнулся от размышлений – его жена положила руку ему на плечо. Толпа рассеялась. Они стояли одни на парадной каменной лестнице усадьбы.
– О, Йоста, Йоста… как вы могли?
Она закрыла лицо ладонями и заплакала.
– Я сказал им всю правду! – воскликнул он. – Я никогда не обещал этой девочке на ней жениться. Я только сказал – приходи в пятницу, будет весело. Я же не волен над ее чувствами!
– Я совсем не про то. Как вы могли сказать людям, что я чиста и безгрешна? Неужели вы не знаете, как я грешна? Ведь я любила вас, еще когда была замужем, когда не имела на это права. Мне стыдно перед людьми, Йоста. Стыдно так, что я готова умереть.
И заплакала еще сильней, совсем по-детски, всхлипывая и шумно переводя дыхание.
Он долго смотрел на нее с восхищением.
– Любимая моя, – сказал он тихо. – Как вы добры и невинны… Какое счастье – иметь такую душу, как у вас.
Глава тридцать третья
Кевенхюллер
В семидесятые годы восемнадцатого века в Германии родился некий Кевенхюллер, впоследствии прославившийся ученостью, острым умом и редкостной изобретательностью. Он был сыном бургграфа, мог бы жить в замке и ездить на охоту с самим королем, если бы захотел.
Но он не хотел.
А что он хотел? Хотел, к примеру, укрепить на самой высокой башне замка ветряную мельницу. Переделать рыцарский зал в кузницу, а девичью – в часовую мастерскую. Дай ему волю, он заполнил бы весь замок вращающимися колесами и рычагами. Но поскольку воплотить в жизнь такие обширные проекты никто ему не разрешил, он надумал учиться на часовых дел мастера и покинул замок. Он узнал все, что можно узнать, о зубчатых колесиках, пружинах, анкерах и маятниках. Он научился делать солнечные и звездные часы, которыми пользуются астрономы, маятники с попискивающими канарейками и дующими в рожки пастушками. Он построил машину, с помощью которой можно было играть на колоколах разные мелодии, такую огромную, что еле уместилась в звоннице. Но мог смастерить и часики, умещающиеся в крошечном медальоне.
Получив диплом часового мастера, он взял посох, котомку с инструментами и пошел бродить из края в край, изучал, что делают в разных странах с шариками, роликами, колесами и шестеренками. Еще раз заметим, что Кевенхюллер был не обычным часовщиком – он был великим изобретателем, и, как у каждого великого человека, у него была великая цель: с помощью машин улучшить жизнь людей.
Много стран он обошел, пока добрался до Вермланда, где, как он слышал, достигли высокого искусства в изготовлении мельничных колес, а в шахтах используют подъемники.
И как-то ясным солнечным утром произошло знаменательное событие.
Он переходил городскую площадь в Карлстаде. Надо же было такому случиться, что лесная фея, дриада, или, как их называют в Вермланде, лесовичка, тоже решила прогуляться по городу. Ей стало скучно в лесу, к тому же одолевало любопытство: что это за штука такая – город, как там живут люди и чем занимаются? Она тоже переходила площадь, как раз навстречу Кевенхюллеру.
Вот это была встреча для дипломированного часовых дел мастера! У нее были яркие зеленые глаза, прямые светлые волосы чуть не до
