– Бабушка… – всхлипнула девочка. – А он так и не получил царство?
– Он сидит на небесах по правую руку от Господа.
Но девочка плакала так горько и безутешно, как могут плакать только дети.
– Почему они так плохо с ним обошлись? Почему люди такие злые?
Она так рыдала, что старушка испугалась уже всерьез.
– Скажи, бабушка, скажи, что ты выдумала! Все же кончилось по-другому, ведь правда? Люди не могут быть такими злыми с добрым царем! Ведь он получил царство на земле, получил, да?
Она судорожно обняла бабушку, а слезы так и катились ручьями по щекам.
– Деточка моя… – сказала бабушка и задумалась. Как же ей утешить ребенка и не погрешить против правды? – Деточка моя, многие верят, что он вернется, и тогда настанет на земле царство добра и света, и продлится оно тысячу лет.
Даже хищники станут кроткими, дети будут играть с ядовитыми змеями, медведи пастись с коровами. Никто никому не причинит зла, копья согнут в косы, а мечи перекуют на орала. И никогда не покинет землю радость, потому что царствовать будет добро.
Личико девочки немного просветлело.
– А у него будет трон? У доброго короля?
– Конечно! Золотой трон.
– А слуги и придворные? А золотая корона?
– А как же!
– А скоро он вернется?
– Вот этого никто не знает.
– А мне можно будет посидеть у его ног на скамеечке?
– Даже не сомневайся. Обязательно!
– Как я рада, бабушка!
И вечер за вечером, много зим, сидели эти двое, бабушка и внучка, у камина и говорили о добром царе. Малышка готова была говорить о тысячелетнем царстве добра и света ночью и днем и никогда не уставала придумывать все новые детали, как хорошо будут жить люди в этом царстве.
И я хочу сказать вот что: время от времени попадаются молчаливые дети, и мы даже понятия не имеем, что они носят в себя тайны. Такие тайны, о которых они боятся проговориться, и поэтому молчат. Странные и необычные мысли бродят в этих головках. Как много среди этих созданий с вечно опущенными глазами истинных девственниц, которых на небесах дожидаются их женихи… Как много среди них тех, кто ничего так не желает, как сидеть на скамеечке у ног царя вселенной, натирать его ноги розовым маслом и осушать своими светлыми волосами.
Конечно, Эбба Дона никому и никогда об этом не рассказывала, но с того вечера она жила только мечтами о возвращении доброго царя и тысячелетнем царстве добра и света.
Она ждала его. Она ждала, не возникнет ли он из пурпурной дымки заката, в кротком сиянии непререкаемой святости, в окружении миллионов ангелов, и пройдет мимо, и позволит ей прикоснуться к его мантии.
Она с завистью думала о благочестивых женщинах с покрытыми головами, никогда не поднимающих глаз на собеседника, живущих в добровольном заточении в серых катакомбах монастырей. Наверняка в тесных кельях их посещают волшебные видения, возникающие в непостижимом мраке человеческой души.
Такой она росла, такой и осталась, когда в пустынных аллеях парка повстречалась с учителем брата.
– Я не хочу сказать о нем ничего плохого, – продолжила Анна Шернхёк. – Я охотно верю, что он любил этого ребенка, эту девочку, которая выбрала его своим поводырем. Думаю даже, что душа его вновь обрела крылья веры во время долгих прогулок с молчаливой Эббой, которая никогда и никому не доверяла так свою душу, как доверила ему. Думаю, что и сам он чувствовал себя с ней ребенком, добрым, кротким, неиспорченным ребенком.
Но если он и в самом деле любил ее, почему не подумал, что худшего дара, чем его любовь, и представить невозможно? Он, отверженный, что он хотел? О чем думал, бродя по аллеям рядом с графской дочерью? О чем думал лишенный сана пастор, когда она доверчиво рассказывала ему про свои тайные мечтания? Что он хотел? Пропойца и забияка, он наверняка знал, что вернется к этим сомнительным радостям, как только представится случай. Но продолжал серьезно выслушивать ее доверчивые излияния, часами гулял с ней по аллеям – с ней, мечтающей о небесном женихе! Почему он не бежал от нее как черт от ладана? Почему не уехал, чтобы никогда больше не показываться ей на глаза? Не лучше ли было для него бродить по дорогам, воруя и выпрашивая милостыню, чем чинно гулять по графским аллеям, притворяясь скромным и благочестивым молодым учителем? Ведь из жизни не вырвешь прошлые грехи, как листок дневника… И тем более, когда он понял, что Эбба Дона неизбежно его полюбит, неужели он не должен был немедленно исчезнуть из ее жизни?
Только не думайте, графиня, что он выглядел как спившийся бродяга с вялыми серыми щеками и вечно красными глазами. Нет, он был на редкость хорош собой, силен и здоров, даже многолетнее пьянство не смогло победить данное ему Богом роскошное тело. Королевская осанка и стальные мышцы.
– Он еще жив?
– Не знаю… это старая история.
Что-то шевельнулось в душе Анны Шернхёк. Ей вдруг разонравилась вся ее затея. Все равно она никогда не скажет графине, о ком идет речь, так уж пусть лучше думает, что он умер.
– Но тогда-то он был еще молод, – продолжила она свой рассказ. – И наверное, в нем снова пробудилась жажда жизни. Он обладал необыкновенным даром речи, и к тому же у него было пламенное, пылкое сердце.
И как-то вечером он заговорил с ней о любви. Она не поддержала разговор, рассказала только о бабушкиной истории и о царстве своей мечты, как ждет она, что добрый царь вернется на землю. И взяла с учителя слово, что он будет глашатаем слова Божьего, одним из тех избранных, кому выпадет счастье подготовить и ускорить Его приход.
И что ему было делать? Он, лишенный сана священник, станет проповедовать наступление Царства Божьего? Не было другого пути, который был бы для него менее доступен, чем тот, что она предлагала. Но он не решился сказать ей правду, не решился нанести такой удар невинной девочке, которую полюбил всей душой. И пообещал сделать все, что она просит.
После этого никакие слова им были не нужны. Не подлежало сомнению, что в один прекрасный день она станет его женой. Но это была любовь духовная, никаких поцелуев и объятий. Он даже не решался к ней прикоснуться, она казалась ему хрупкой, как лепесток цветка. Но теперь она иногда поднимала свои мечтательные карие глаза, чтобы встретить его взгляд. А он, когда они лунными ночами сидели на веранде, незаметно целовал ее волосы.
Но грех его состоял в том, что он забыл и о прошлом, и о настоящем. Конечно, в пылу любви он мог забыть, насколько он беден и
