— Я не понимаю тебя, — покачал головой патриарх. — Как твоя прабабка оказалась виновной во всем этом?
— Она подбила прадеда на дурные реформы. Например, вместо совершенно бестолкового поместного ополчения у нас была бы кавалерия не хуже польских крылатых гусар. Или ты не знаешь, кто разбил Мамая на Куликовом поле? Княжеские да боярские дружины! По своему снаряжению, лошадям, выучке и приемам боя они были на уровне крылатых гусар. А возможно, и выше. Но мы похерили их всецело. И перешли к бестолковой кавалерии, организованной по древнему византийскому образцу, устаревшему на множество веков… Да что и говорить об этом, если Карл Мартер привел на битву с арабами при Пуатье войско, организованное таким же образом? Почти тысячу лет назад…
— И только это? — хмуря лоб, поинтересовался Иов.
— Отнюдь. Это только один из эпизодов. Поражение в Ливонской войне и последующий тяжелый кризис не стали неожиданностью. Но прямым следствием того, какой дорогой мы шли. Все мы. И особенно бояре… ненавижу их. Они настолько прогнили и деградировали, что вызывают у меня только омерзение. Люди и так после всей этой катастрофы жили кошмарно. Сильно голодали. Так эта дрянь бросилась из них последние соки сосать, усугубляя и без того чудовищное положение дел, вгоняя державу в полное и окончательное расстройство! Ненавижу. Ненавижу! НЕНАВИЖУ!!! Твари! Безмозглые твари! Они не понимают, что любая держава стоит на плечах своих пахарей и ремесленников. И чем крепче эти плечи, тем благополучнее держава. И, в том числе, они. А они в своей безумной жадности готовы были все по миру пустить!
— Государь, — вкрадчиво произнес иезуит, несколько потрясенный такими словами, — мы хотели бы помочь в твоем деле, но не понимаем замысла. Не мог бы ты нам его объяснить?
— Быть может, вы не понимаете замысла, потому что так и задумывалось?
— Но…
— Серьезно, — перебила его Марина. — Почему Дмитрий должен вам доверять?
— Но тебе он доверяет? — лукаво поинтересовался Муцио.
— Доверяет, — усмехнулась государыня, — но лишь потому, что, если умрет он, за ним следом последую и я. Мне не выгодно его предавать. А вам?
— Я лишь пекусь о благополучии державы, — возразил Иов, разведя руками.
— Верю, — охотно согласился Дмитрий. — Но что будет, если ты поймешь: наши взгляды в этом вопросе разошлись?
— Постараюсь тебя переубедить.
— А если я не поддамся уговорам?
— Я… не знаю, — как-то подавленно ответил Иов. — Наверное, продолжу свои попытки.
— Не лукавь, — холодно произнес Дмитрий. — Ты предашь меня. Признайся, ведь ты считаешь, что я сошел с ума?
— Нет, что ты!
— Неужели тебе так страшно признаться? — оскалился государь.
— Хорошо, — примирительно произнес Муцио. — Мы не хотим знать твоих планов.
— Что? — удивился Иов.
— Не хотим, — с нажимом произнес иезуит. — Наш интерес выглядит подозрительно. И если допустить, что мы тебе враги, то делиться с нами планами — фатальная ошибка. А никаких способов узнать, на чьей мы стороне, пока не случится задуманное, невозможно.
— Я рад, что ты это понимаешь, — довольно мягко произнес Дмитрий.
— Но то, что ты сделал… признаться, я не понимаю тебя. Зачем? Что тобой двигало? Неужели только чувство мести? Ты же установил такие жуткие законы, что я и помыслить не могу.
— Друзья, — примирительно произнес государь, — я понимаю ваше беспокойство. Но доверьтесь мне. Чего вы боитесь? Что меня убьют? Так Земский собор выберет кого-нибудь еще. Вон Михаил Романов — прекрасный кандидат. В голове так пусто, что аж звон стоит… колокольный. Нерешителен. Глуп. Что может быть лучше для монарха? Он вернет все к старине. Ну, как сможет. Шапку Мономаха-то и прочие старые наряды я уже совсем в дело пустил. Но как-нибудь управится. И продолжит трудовой подвиг моего блаженного брата. И ты, отче, получишь то, чего так страстно желаешь, — тишь, да гладь, да божью благодать. Ну, на сколько-то лет.
— А ты разве этого не хочешь?
— Упаси Боже!
— Что?! Но почему?
— У народа хань, проживающего в державе Мин далеко на востоке, есть проклятие: «Чтобы тебе жить в эпоху перемен!» Они считают, что это самые грустные и тяжелые годы. Но я так не считаю. На мой взгляд, эпоха перемен — самая замечательная пора. Королеве Англии Елизавете приписывают высказывание, которое точнее всего характеризует эту эпоху. Звучит оно так: «Когда надвигается буря, каждый действует как велит ему его природа. Одни от ужаса теряют способность мыслить, другие бегут, а третьи — словно орлы расправляют крылья и парят в воздухе». Звучит, не правда ли? Может быть, дело в природе этого народа хань?
— Ты думаешь? — задумчиво задал риторический вопрос иезуит.
— Почему нет? Ты думаешь, викинги хоть чего бы достигли, если бы сидели и млели от покоя? Да чего далеко ходить? Конкистадоры! Горстка безумцев бросилась через Атлантический океан и завоевала целых два континента!
— И многие из них погибли, — назидательно заметил Муцио.
— Все мы смертны, — безразлично пожал плечами Дмитрий. — Сколько живет простой селянин? Лет двадцать пять — тридцать? Счастлив ли он в спокойной жизни? Тяжелый труд, голод, холод, лишения, боль, унижения… вот, в общем-то, и вся гамма его житейских радостей. Еще есть женщины и вино. Но по любви он себе позволить жениться не может. Ведь за него все решает отец. Какая радость от жизни с женщиной, которая тебе противна? Что же до вина, то… много ли он его себе может позволить? Ведь он беден… Нравится вам эта сказка?
— Такова жизнь, — грустно пожал плечами патриарх.
— Если ее не менять. Если не пытаться наше «завтра» сделать лучше, чем «вчера». Всеми силами. Конечно, с людьми трудно. У них всегда сначала штаны дырявые, а потом бриллианты мелкие. Но как по мне — это неплохо. Такими нас сотворил Создатель. Что скривились? Или вы считаете его криворуким недоучкой?
— Что?! Нет! — хором ответили иерархи, вскинувшись.
— Хорошо, — произнес с холодной улыбкой Дмитрий. — Ступайте. И если вы союзники мне — посидите тихо. Ах да, Муцио, чуть не забыл. Я планирую перестраивать Успенский собор. Он слишком мал и неказист. Мне бы очень пригодился хороший архитектор. Дерзкий, но толковый. Ты не мог бы мне такого порекомендовать?
— Я напишу своим друзьям. Возможно, они смогут кого-то присмотреть.
— Буду благодарен.
Иерархи встали и, поклонившись, направились к двери, где, выходя, услышали едва слышный шепот Марины:
— Почему ты не хочешь им сказать про дары?
Они резко обернулись с очень напряженным видом.
Дмитрий недовольно скосился на Марину, а потом, прямо и очень жестко посмотрев на иерархов, произнес:
— Потому что
