Они со Зденкой больше не расставались.
Воспоминания о зиме часто возвращались, навевая страх. Его любовь искала в Зденке защиту и с детским благоговением лелеяла их союз. По воскресеньям они, совсем как раньше, гуляли по паркам и предместьям. Сидя в кафе под открытым небом, они слушали, как на эстраде полковые оркестры одну за другой играют мелодии из Верди и Вагнера, венских оперетт и «Мечты австрийского резервиста». Свет пробивался сквозь листву каштанов и прыгал зелеными отблесками по скатерти, все еще хранящей сыроватый запах прачечной. Северин смотрел на красивое лицо Зденки и с медлительностью выздоравливающего подносил сигарету ко рту. Голоса людей, беседующих за соседними столиками, ласкали слух. Сама размеренная, упорядоченная, комфортная жизнь обращалась к нему в обрывках их разговоров, и он радостно в ней терялся.
Северину казалось, что в этом году лето совершенно изменило Прагу. Он всем телом чувствовал, как кипит ее кровь, но это больше не пугало его. Однажды, ближе к вечеру, прежде чем встретить Зденку у конторы, он пошел прогуляться по солнечным улицам. Смотрел на дворников, поливающих мостовую, и чувствовал себя счастливым, когда вдруг замечал фонтанчики воды, вырывающиеся из дырявых шлангов, и радугу, переливающуюся в каплях. У фонтана Франца и на набережной цвела акация.
Северин уселся на скамейку над рекой. Внизу текла Влтава, мимо, к мельницам, медленно плыла парусная лодка. Гряда облаков причудливой формы появилась в небе и на какое-то время закрыла солнце.
Северин помнил эту картинку с детства. Когда-то они с отцом ждали здесь, под акациями на набережной, тетю Регину. Забрезжило смутное воспоминание о тех днях, и перед глазами вновь встала темная комнатка в полуподвале, где тетушка жила вместе с немолодой подругой. Он всегда с удовольствием ходил к ним. За окном, за тюлевыми занавесками, висел домик с термометром, а у дверей домика стоял человечек под красным жестяным зонтиком. Подруга была больна: ее ослабевшее тело пожирал рак. Она арендовала киоск на Вифлеемской площади, деревянную будку на углу улицы, и днем торговала сигарами. В комнате, которую она делила с тетей Региной, витала неповторимая смесь запахов ладана и запасов табака, погреба и сухих венков, оставшихся после Праздника Тела и Крови Христовых. Все это обладало для Северина особым очарованием и заставляло его дрожать от сладостного предвкушения. Там, в комнате тетушки, где печатные лики святых соседствовали с церковными свечками, а коралловые распятия — с потрепанными сборниками гимнов, он впервые ощутил в душе страсти, терзавшие его с детства.
В нем зашевелились остатки былых чаяний. По ту сторону реки раскинулась Мала Страна. Он смотрел на нее и Карлов мост, на котором парами, как школьники, стояли скульптуры в длинных церковных одеяниях. Воздух еще веял Днем Яна Непомуцкого, и тихие воды несли опавшие цветы влтавской акации к ногам святого. С моста не успели убрать деревянные леса со стеклянными лампадками перед статуей мученика: сюда каждый год из деревень приезжали паломники почтить своего покровителя. Северин вспомнил, что в детстве и он с нетерпением ждал празднования памяти богемского святого. В канун этого события они с отцом шли на набережную, где уже толпился народ. С наступлением темноты зажигались фейерверки, и тонкие ракеты с негромким потрескиванием взмывали в небо. Под мостом проплывали украшенные огнями лодки, вверху перед алтарем святого Непомука молились крестьяне.
Северин уже много лет не был в церкви. Пыл юности растратил себя в череде слепых и небрежных порывов. Усталость, не отпускавшая Северина и следовавшая за ним изо дня в день вопреки любым помыслам, чуть отступила, позволив вспомниться старому, давно забытому детскому влечению. Послеполуденное солнце опьянило теплой дымкой ароматов акации и речной воды, взволновав едва заметным запахом тлена. По набережной, перешептываясь, прогуливались одинаково одетые девочки из приюта. За ними присматривала закутанная с ног до головы молодая монашенка, бросившая на Северина долгий взгляд из-под головного покрывала. Ее глаза напомнили глаза тети Регины — серые и кроткие, со звездочкой у зрачка.
Смущенный, он поднялся, начал копаться в карманах в поисках сигареты и вдруг через дорогу заметил отблеск солнца на вывеске Библейского общества. Как-то, много лет назад, во время школьных каникул, он купил там за небольшие деньги Писание. Оно не задержалось у него — потерялось, как и большая часть книг из его библиотечки. Он вспомнил об этом, потому что вдруг захотелось прикоснуться к тяжелым, потемневшим от давнего пребывания на алтаре страницам Заветов, к светлой мудрости Евангелий.
В песке у фонтана играли дети. Белобородый старик с зеленым козырьком и в гнутых очках торговал липкими леденцами и крендельками с солью и маком. Северин купил у него весь товар и раздал детям. Старик с довольным видом потащил пустую корзину домой, служанки на скамейках повернулись друг к другу и захихикали.
Северина охватила блаженная нега, навеянная почти забытыми детскими воспоминаниями. Мыслями он осторожно погрузился в мир полных наивного очарования школьных месс и трепета, с каким он кончиками пальцев касался плата причастия. В ушах зазвучали гимны майского богослужения, когда все под орган воспевали Марию, а снаружи, из открытого окна, с кроны цветущей рядом с церковью липы, раздавалась громкая и переливистая птичья трель.
Переходя через мост, Северин приподнял шляпу перед золоченым распятием. Затем неожиданно для себя остановился у врат церкви святого Николая. Ее зеленый купол мерцал над крышами домов, ступени притвора озарялись ярким светом изнутри здания. Северин вошел. Из разноцветного полумрака на него посмотрели каменные лица епископов, звук шагов гулом прокатился меж колоннами. Церковь пустовала, лишь одна женщина в черном преклоняла колени у входа. Услышав шаги, она повернулась к Северину, и он узнал монахиню с набережной. У нее было белое лицо, под покрывалом сияли глаза. Северин опустился на колени с нею рядом и громко произнес:
— Приветствую тебя, Regina![1]
И не ошибся: изо рта, прикрытого сомкнутыми ладонями, вырвался испуганный смешок.
2Карла вместе с новым другом открыла винный ресторанчик в центре города. Рядом с немецким университетом, у огромных деревянных дверей которого всегда толпились студенты в разноцветных шапках, начинались торговые ряды. Из въездов в проходные дворы сквозило; обустроенные под склады подвалы пахли отсыревшим войлоком и старой кожей. Иногда в крытой галерее зеленого рынка ночевали крестьяне, приехавшие продавать грибы и свежесобранные ягоды и оставшиеся со своими корзинами ждать утра. Днем здесь бурлила жизнь.