а вот до этого оно считалось неприятностями. Так и вариабельность ситуаций. Как там поэт писал: «а случаи летали, словно пули». Так и возможности. Летают, словно пули. И, как правило, попадают под них те самые, кто поактивнее.
И как же удивительно, что эти самые активные, такие деятельные. А умеют! Уровень выживаемости у них повыше, чем у тех, что с дивана не поднимаются. Навыки опять же. И та же самая вариабельность. Умения какие-то вскрываются. Таланты находятся.
Конечно, драматичнее было бы, коль влетевший в чужой мир полной немощью бы оказался. И подвывал бы где-нибудь от тоски, крепостным крестьянином подрабатывая. А что ему еще, диванному умельцу делать? Работать не умеет. Подраться страшно. Знаний маловато. А до того, как общество до социальных гарантий, бесплатной медицинской помощи и пособий по безработице доросло, было оно куда как суровым. Не работаешь, отобрать заработанное не можешь – сдохнешь. Так что, есть сила духа – выживешь, нет – на нет и суда, как известно, нет.
А так, конечно, романтичнее.
Простор для фантазии неимоверный. Только вот кто так думает? Не тот ли, кто с дивана зад поднять ленится. А что, интересно. Пусть про себя расскажут. Как вести себя будут, когда нож в глаза блеснет? Или когда себя преодолеть надо, как себя-то, сущность свою нежную победить? Таким, наверное, легче сапог облизать, чем из него хозяина вышвырнуть. Разные мы с ними. Не поймем друг дружки.
И очень это радует.
Хасангар незаметно для себя засмотрелся на проплывающие за окном виды. Странно, но, прожив почти полжизни в этом городе, он не уставал находить в нем все новые прелести. Прав, наверное, был Первый Император, доверивший строительство своей Столицы великому Радошу, справедливо заслужившему среди собратьев по цеху репутацию полубезумного. И тот, изредка выныривая из мира своих неимоверных фантазий, смог создать нечто невероятное. Завораживающее. Дома, такие разные, во всем могли бы показаться странными. Но в одиночестве. А подчеркнутые головоломной архитектурой соседних вдруг становились гармоничными и уютными. Причем настолько, что глаз не мог оторваться, перетекая взором из стиля в стиль, кардинально друг от друга отличающиеся. И казалось, что во всем разные дома – просто дальние, но похожие родственники. Хотя один рвался в небо тонкими миноритами башен, а другой растекался уютными шатрами среди курчавых зеленых великанов. Какой-то был похож на седого, уставшего от переполненной подвигами жизни воина, но подпирал его юный великан, пышущий жаром блестящих на солнце изразцов. Странно, но город воспринимался, как нечто живое.
И вдруг что-то царапнуло глаз. Не лицо, нет. Интересно, чем руководствовался Даргав, доверяя контроль именно за этим участком дороги забиякам турбекам. Здесь, на окраине Университетума. Эти отчаянные рубаки частенько становились объектами эпиграмм вредномудрых студиозусов и, не владея так изящно пером, как шумное бурсачество, возмущение свое высказывали, как правило, путем оскорбления действием. А студиозусы, сами далеко не дураки подраться, охотно шли навстречу их пожеланиям.
– Даргав, друг мой, – обратился он к застывшему, подобно статуе, бодигарду, обманчивая неподвижность которого легко менялась неукротимостью атакующего медведя, – в Снежной Палате хоть кто-то остался? Или вы уборщиков тоже с собой в подполье увели? – подбородком указал он на предмет своего интереса. И по тому, как вдруг напряглось лицо верного соратника, понял, что не имел отношения этот пестро одетый юноша к его службе.
Стоял тот чуть в раскорячку, как на палубе пляшущей на волнах фелюги. Шипасам, веселым контрабандистам, удачливым купцам и лихим разбойникам, казалось, нечего делать здесь, на окраине Университетума. Эти отчаянные рубаки, вечные соперники студиозусов на любовном фронте, частенько становились героями весьма ехидных сонетов, на написание которых достойные питомцы высшего учебного заведения Столицы были куда как горазды. Морские бродяги в долгу не оставались и, хотя пером владели не так умело, отвечали на произведения эпистолярного жанра исполнением песен собственного сочинения, в которых означенные студиозусы выглядели тоже людьми со странностями. Усилия обеих сторон уже давно вышли за рамки бескровных хохмочек и плавно перетекли в стадию мордобойную, нередко переходящую в кровопролитную.
Так что появление именно здесь шипаса, хотя и переодетого, могло обернуться для последнего весьма неприятными последствиями. Поэтому причина его присутствия здесь должна была быть серьезной. А поскольку сообщество этих шумных мореплавателей давно, хотя и не очень успешно конкурировало с Ночной Лигой, выводы следовало делать соответствующие. А ну, как узнали шипасы о некоей важной перевозке, душегубами Москита прикрываемой, и решили поиметь с того свой гешефт.
– Даргав, друг мой, развейте мои сомнения, не шипас ли это?
По опыту хасангар знал, насколько обманчива каменная неподвижность начальника гоарда, но, как и всегда, начало движения пропустил. Тяжелоплечий, с заметным брюшком телохранитель передвигался в случае необходимости легко. Как хулиганствующий дворовой кот.
– Ускорить движение, – бросил он в открытое со стороны кучера окошко. И вдруг оказался рядом, и широченным задом отодвинул сухощавое тело охраняемой особы подальше от предполагаемой опасности. А звоночек тревоги, слегка тренькнувший в голове хасангара при виде переодетого шипаса
Переодетый вдруг взмахнул обеими руками, и карета дернулась, а кони сбились с шага. Контрабандисты славились умением владеть разными метательными пакостями. К карете метнулось несколько отнюдь не праздных прохожих, на ходу обнажая клинки. Неизвестно, какой груз ожидали обнаружить шипасы, но встречи с таким гоардом они все же не ожидали. Пинком отворив дверь, Даргав вскинул руки, и звонко клацнули, разряжаясь, пружинные самострелы. Двое нападавших еще заваливались наземь, а бодигард уже в прыжке атаковал третьего. Обезвредив его пинком в лицо, охранник вырвал из ножен тяжелый меч, и тот, коротко свистнув, оборвал жизнь еще одного покусителя на чужое имущество. Переодетый, удивленный таким неправильным поведением жертв нападения, сунул было руки в карманы, но так неловко, что локтем зацепил ядреную тетечку с двумя корзинами. Не выпуская имущества из рук, тетенька пнула сексуально озабоченного негодяя сначала в колено, а когда тот, взвыв, поднял поврежденную конечность, крутанув корзинами, снесла его с ног и, не удержав равновесия, шлепнулась прямо на голову негодяя широкой, крепкой попой.
Четверо нападавших с другой стороны никак не могли развязаться с троицей веселых девиц, подвернувшихся на их пути в самом начале атаки. Девчушки очень потешались, когда крепкие ладони симпатичных молодых людей скользили по их выдающимся прелестям. Все семеро барахтались, безуспешно пытаясь встать. Двое студиозусов, попытавшиеся помочь упавшим, только мешали.
Оставшиеся противники Даргава вдруг лишились сознания, потому что двое почтенных горожан, уже принявших по утренней кружечке пива, возмутились творящимся посреди белого дня безобразием и дружно опустили свои крепкие трости на затылки хулиганов.
Хасангар спрыгнул с подножки. Форейтор и его помощник, чем-то уязвленные, лежали на мостовой. Ученые лошади испуганно прядали ушами, переступая точеными ногами, но стояли на месте.
– Надо уходить, – обернулся Даргав.
– Стой, – скомандовал хасангар, обнаружив себя посреди группы зевак, напряженно смотревших по сторонам. А с виду-то обычные горожане.
– Того, – мотнул подбородком в сторону неподвижно лежащего переодетого. Тетка стояла рядом и, не обращая внимания на то, что бессовестный маньяк пребывает без сознания, громко излагала свою точку зрения на его хамство. – Взять. Остальных расспросить здесь. Уходим.
И уже поворачиваясь к карете, краем глаза увидел, как вывалившие из ближайшего кабачка зеваки стали сбрасывать с плеч плащи, оставаясь в хорошо известных хасангару балахонах Пестрых Сотен. Было их не меньше двух десятков. И минимум двое из них знали хасангара в лицо. С двойным дном оказалась ловушка.
Ситуация получилась малоприятной. Люди хасангара были готовы к работе охранного характера, но прямое столкновение с окольчуженной пехотой могло закончиться плачевно. Тем более, что численное превосходство оказалось явно на стороне Пестрой Пехоты. Наверное, сходные мысли пришли в голову руководителю гоарда, потому что Даргав добыл из кармана боцманскую дудку и поднес ее к губам с явным намерением издать тревожную трель, дабы созвать своих рассредоточенных соратников, но в ситуацию вмешалось новое лицо.
