Роберт немного подался назад, потом снова устремился вперед, и она выгнулась к нему всем телом.
Она открыла ему свое сердце. Она открыла ему всю себя и, прильнув к нему, стала двигаться вместе с ним. А Роберт с ее красноречивого одобрения отбросил последнее, что его сдерживало. Он уже не помнил себя. Он потерялся на этом берегу восторга и страсти, к которому никогда не причаливал прежде. Ни одна женщина из тех, что у него были, не могла с ней сравниться. Она его стоила. Эйлин была ему под стать. И бросала ему вызов. До конца.
Сила, рожденная их слиянием, поднимала их и уносила куда-то далеко. Сила, рожденная их страстью. Нет… чем-то более глубоким. Тем, что скрывалось за ней. Роберт не мог – еще не осмеливался – дать этому имя. Но он чувствовал это. В них обоих. Едва зародившееся, но уже такое сильное. Простиравшееся так далеко, что смертное сознание не могло охватить его величия.
Они достигли вершины, конечной точки. Вознеслись до небес и парили. В облаках блаженства, в обжигавших душу лучах яркого солнца, светившего только им одним. А потом лежали, прижимаясь друг к другу, переполненные восторгом и бесконечным блаженством, наслаждаясь теплом объятий под постепенно замедлявшийся синхронный стук двух сердец.
Позже, когда Роберт, перевернувшись на спину, лег рядом, он ощутил теплую тяжесть слева, там, где на его груди чуть ниже плеча лежала голова Эйлин. Он уставился в потолок и задумался: что дальше?
Эйлин не заставила его долго гадать об этом.
– Кстати, – она дышала ему в грудь, и слова звучали приглушенно, – это ничего не меняет. Завтра утром я еду с вами.
Инстинкт защитника встрепенулся. За те несколько дней, что он знал Эйлин, Роберт уже успел привыкнуть к этой инстинктивной реакции, которую она возбуждала в нем. Однако, к своему удивлению, его почти непреодолимое желание запереть ее в каюте, оберегая от любой возможной опасности, натолкнулось на осознание и растущее понимание.
Он начинал ее понимать. Понимать, что значит быть с ней. Понимать, что на самом деле значит, что она принадлежит ему, а может быть, он ей. Каких усилий это может потребовать, и почти наверняка потребует. Доверия – это очевидно. Но еще компромиссов. Он видел, как это происходило у Деклана с Эдвиной. А с Эйлин… чтобы удержать ее – а Роберт со всей решимостью собирался это сделать – разве с ней могло быть легче?
Роберт понимал, что сейчас для него неподходящее время говорить о будущем и уж точно оно неподходящее для нее. Он должен бросить все силы на выполнение своей миссии, а ей надо добиться, чтобы у нее самой не осталось никаких сомнений, что она сделала все возможное ради спасения брата. Они оба должны завершить свои миссии, чтобы потом, почувствовав себя свободными, сфокусироваться на своей личной жизни. Так что обсуждение будущего откладывалось на потом. Но завтра утром…
– Не забывай, – зевнув, Эйлин прикрыла рот рукой, – мы не можем быть уверены, что мальчик с Фар-Энд решится подойти к тебе, даже за такое богатство, как крона. Но, если решится, он не поведет тебя туда, если там появятся работорговцы. Ты знаешь это не хуже меня. Ты его слишком напугал, и с этим ничего не поделаешь.
Роберт не мог с этим поспорить. И не пытался. Даже разговаривая с ним, мальчик постоянно поглядывал на Эйлин, и только ее присутствие придавало ему уверенности.
– И самое главное, – продолжила она низким сонным голосом, – если работорговцы придут, чтобы забрать еще детей, мы – все мы, кто вовлечен в твою миссию, все, кого она затрагивает, не можем позволить себе упустить эту возможность. Особенно в преддверии скорого возвращения Деккера… когда-нибудь тебе придется осознать, как это важно.
Роберт поцеловал ее волосы.
– Я непременно это сделаю. Когда у нас будет больше времени.
– В любом случае, – Эйлин свернулась клубком, уютно прильнув к нему, – все сводится к тому, что нам надо приложить все усилия, чтобы напасть на след работорговцев и найти лагерь. Поэтому не только желательно, но и необходимо, чтобы завтра я вернулась с тобой на постоялый двор, на случай появления мальчика.
Роберт вовсе не был уверен, что это желательно, но насчет необходимости…
– Ладно. – Он должен проявить уважение к ее мнению, вот и все. Обняв ее крепче, он сказал: – Я согласен, чтобы ты поехала со мной на постоялый двор при одном условии.
Эйлин подняла голову, прищурила глаза и с подозрением посмотрела на него:
– Что за условие?
– С той минуты, как ты сойдешь с палубы «Трайдента», и до того момента, когда мы вернемся на корабль, ты все время будешь со мной. У меня под боком. Буквально.
Она посмотрела ему в глаза, потом улыбнулась и кивнула:
– Хорошо.
На мгновение он сжал ее крепче.
– Обещаешь?
Ее улыбка стала еще шире.
– Да, обещаю. – Она снова положила голову ему на грудь, и Роберт уловил едва слышный шепот: – Пока я с тобой, меня все устраивает.
Эти слова запали ему в душу, неся с собой ощущение тепла и покоя. Он почувствовал, как губы сами собой изогнулись в улыбке, закрыл глаза и мгновенно уснул.
Эйлин ощутила, как обмякло тело Роберта, – он задремал. Она тоже хотела спать, но еще не могла до конца успокоиться. Даже утратив свою остроту, наслаждение никак не отпускало ее. Поддерживало на плаву, не давая заснуть.
Она закрыла глаза, и в голове мелькнуло воспоминание. Ей вспомнилось, как, сидя в логове работорговцев, связанная по рукам и ногам, с мешком на голове и кляпом во рту, она вдруг почувствовала уверенность, что в следующие несколько часов произойдет то, что навсегда изменит ее жизнь.
Она не ошиблась. Но не только. Сбылось ее самое сильное, самое сокровенное желание – то, которое она осознала в минуту крайнего отчаяния. Она нашла дорогу в объятия Роберта Фробишера и в его постель. И теперь, следуя обещанию, данному тем богам, которые даровали ей этот шанс, она не позволит себе упустить его.
Глава 14
Вскоре после восхода солнца они причалили во второй бухте к востоку от центральной гавани и потом еще час шли пешком до постоялого двора. К тому времени поселение уже просыпалось, и на улицы начинала выплескиваться обычная дневная суета.
Вшестером они устроились за своим прежним столом.
Эйлин села рядом с Робертом и, пока остальные пододвигали стулья, взглянула в его сторону.
– Дети говорили, что до сих пор работорговцы являлись во второй половине дня.
Фробишер кивнул, но ничего не ответил, поскольку к
