— Атертон?.. Это вы?.. Все в порядке… нормально… со мной все хорошо… отлично.
Произнося эти слова, он постепенно овладел собой и наконец сумел встать прямо.
— Тогда, в вашем случае, смею заметить, что ваше «отлично» со стороны выглядит странно.
Он прижал ладонь к губам, как будто пытаясь скрыть подергивание рта.
— Я просто перетрудился… у меня уже была пара подобных приступов… но все прошло, а это… остаточное явление.
Я пристально посмотрел на него; по-моему, было в нем что-то совсем неестественное.
— Просто остаточное явление!.. Настоятельно рекомендую вам немедленно обратиться к врачу, если, конечно, вы по неосмотрительности к нему еще не обратились.
— Пойду сегодня; сразу пойду… Впрочем, я и так знаю, что всего-навсего переутомился.
— Вы уверены, что это не имеет никакого отношения к вашему состоянию? — Я протянул ему фотогравюру жука. Стоило мне это сделать, как он отпрянул, вопя и дергаясь, как паралитик.
— Уберите!.. уберите это от меня! — надрывался он.
Несколько секунд я смотрел на него, не в силах вымолвить и слова от изумления. Наконец я выговорил:
— Лессинхэм!.. Это только картинка!.. Вы спятили?
Он продолжал издавать крики.
— Уберите! уберите прочь!.. Порвите ее!.. Сожгите!
Его волнение было столь ненормальным — и неважно, какая причина его вызвала! — что я, опасаясь повторения припадка, от которого он недавно оправился, сделал так, как он просил: разорвал гравюру на четыре части, а потом, чиркнув спичкой, сжег каждую по отдельности. Он завороженно смотрел на сгорающую бумагу. Когда от гравюры остался один лишь пепел, он с облегчением вздохнул.
— Лессинхэм, — сказал я, — вы либо уже сошли с ума, либо сходите сейчас: что из этого правда?
— Думаю, ни то, ни другое. Полагаю, я не менее здравомыслящ, чем вы. Это все… это все та история, о которой я упоминал; она… она весьма любопытна, но я расскажу ее вам… как-нибудь попозже. Как я уже отметил, вас заинтересует этот занятный случай необыкновенного выживания. — Он откровенно старался вести себя как обычно. — Чрезвычайно сожалею, Атертон, что вам поневоле пришлось лицезреть мою слабость — которой я, к тому же, не в состоянии дать ей внятное объяснение. Попрошу вас об одном — соблюдать строгую конфиденциальность. Случившееся здесь должно остаться между нами. Я в ваших руках, но вы мой друг, поэтому я знаю, что могу на вас положиться и вы никому не расскажете о произошедшем — и не пророните ни слова, тем более при мисс Линдон.
— Почему «тем более» при мисс Линдон?
— Сами не догадываетесь?
Я пожал плечами.
— Если мои догадки соответствуют действительности, то не будет ли мое молчание еще более несправедливо по отношению к ней?
— Об этом ей должен рассказать я, а не кто-то другой. Я обязательно сделаю то, что должен… Дайте мне обещание: вы и словом не намекнете ей на то, что имели несчастье увидеть.
Я пообещал ему то, что он требовал.
* * *В тот день мне уже было не до работы. Апостол, его недомолвки, экземпляр жесткокрылого да арабский друг в придачу — все это вместе взятое подействовало, как микробы, попавшие в организм, уже предрасположенный к их приему, и вызвавшие жар и лихорадку; я весь горел — не находя себе места. Мысли кипели в голове!.. Марджори, Пол, Исида, жук, гипноз — все смешалось в бредовой пляске. Любовь ранит!.. она и без того достаточно серьезный недуг, но когда возникают осложнения, отягощенные тайнами и разоблачениями, да такими, что сам теряешься, блуждаешь ли ты во сне или все происходит в суровой действительности, но при этом никакого жара у тебя нет, температура нормальна, как в ракете месье Верна, достигшей Луны, вот тогда можешь считать себя истинным чудаком и уродцем и требовать, чтобы тебя законсервировали медики и выставили, замаринованного, на публичный обзор, хотя они и так обязаны это сделать, дабы в будущем никто не усомнился, что такой человек, как ты, вправду жил на земле, опять же, если ты сам вдруг не окажешься поблизости и не утрешь нос этим Фомам Неверующим. Но это не в моем характере. Стоит мне зажечься, как разгорается пожар, а когда я в горячке, вокруг творится такое, что невольно помянешь буйство красок варьете. Когда Пол ушел, я попытался обдумать произошедшее, а уж если я взялся за что-то всерьез, то быть беде — посему я предпочел пойти прогуляться по набережной.
Глава 14. На балу у герцогини
В тот вечер герцогиня Дэтчетская давала бал, и, войдя в залу, я сразу увидел Дору Грейлинг.
Я направился прямо к ней.
— Мисс Грейлинг, вчера я отвратительно поступил с вами и потому пришел сюда принести свои извинения — молить вас о прощении!
— О прощении? — Она вздернула подбородок — было в этой ее манере немного склонять головку к плечу что-то птичье. — Вы были нездоровы. Сегодня вам лучше?
— Да… Вы прощаете меня? Тогда даруйте мне безоговорочную уверенность в этом, наделив правом протанцевать с вами танец, пропущенный мной накануне.
Она поднялась. К нам подошел человек, незнакомый мне: Дора считалась одной из самых желанных в Англии невест — за ней давали миллион.
— Это мой танец, мисс Грейлинг, — сказал он.
Она посмотрела на него со словами:
— Вы должны меня извинить. Боюсь, я допустила ошибку. Совершенно забыла, что этот танец обещан другому.
Я никогда не думал, что она способна на подобное. Дора взяла меня под руку, и мы ушли, оставив кавалера недоуменно смотреть на нам вслед.
— Вот сейчас страдает он, — прошептал я ей, закружившись по зале: вальсировать она мастерица!
— Неужели? А вчера страдала я… и мне не хотелось бы пережить такое опять. Для меня танец с вами значит многое. — Она густо покраснела, добавив, будто невзначай: — В наши дни мало кто из мужчин по-настоящему хорошо танцует. Наверное, мне так кажется, потому что вы превосходный танцор.
— Благодарю.
Вальс закончился, и мы укрылись в обставленном специально для это бала уголке на балконе. Там мы разговорились. В мисс Грейлинг есть нечто располагающее к откровенности и заставляющее раскрыть перед ней душу: я и сам не заметил, как начал рассказывать о своих планах и проектах — и не каких-то там, а о последней задумке, которая в конце концов должна была привести к молниеносному уничтожению целых армий. Дора слушала меня с удивительной увлеченностью.
— Честно говоря, на пути к воплощению подобных идей стоит не теория, а практика: такое легко доказать на бумаге или организовать малую демонстрацию в лаборатории; то, чего действительно не хватает в моей ситуации, так это настоящего испытания в полную мощь. Если бы я, например, мог отправиться со своей установкой в южноамериканские леса, где почти нет людей, но много животных, то вскоре смог бы сразу показать все преимущества моего изобретения.
— Так что
