— Что вам не по душе?
— Все зависит от вас. Если вы самонадеянно присваиваете себе право вставать между мной и мисс Линдон, то я категорически против этого.
— Отвечайте на вопрос!
— Я не буду отвечать на вопросы, заданные таким тоном.
Он оставался совершенно спокоен. Я осознал, что вот-вот потеряю самообладание — а этого я ничуть не хотел. Я пристально смотрел на него, он — на меня. На лице его не было никаких терзаний нечистой совести; никогда в жизни я не видел его столь уверенным в себе. Он улыбнулся — одними губами, и в улыбке я, кажется, прочитал насмешку. Не буду утверждать, что он выказывал хотя бы малейшее негодование; взгляд его был дружелюбным, мягким, чего я никогда не замечал в этом человеке доселе — я едва не заподозрил, что симпатичен ему.
— Вы должны понимать, сейчас я говорю и за мистера Линдона тоже.
— Продолжайте.
— Конечно, вы обязаны осознавать, что прежде чем речь зайдет о браке с Марджори Линдон, жениху придется уверить всех, что в его прошлом, как говорится, нет никаких скелетов в шкафу.
— Даже так?.. И у вас нет скелетов?
Я осекся.
— В любом случае ему должно быть нечего скрывать.
— Да?.. Уж простите, но отчего-то я в этом сомневаюсь. Вряд ли такое можно сказать про неглупого человека и при этом не соврать. У всех нас бывало такое, о чем лучше не распространяться.
Я ощутил всю правду его слов и, на какое-то мгновение, растерялся.
— Но случай случаю рознь, и когда доходит до того, что человека начинает преследовать прошлое, пора подводить черту.
— Кого преследует прошлое?
— Вас.
Он поднялся.
— Атертон, кажется, я вас понял, но боюсь, вы не поняли меня. — Он подошел к полке, на которой стоял автоматический ртутно-поршневый насос. — Что это за любопытная конструкция из стеклянных трубочек и колб?
— Я не считаю, что вы действительно поняли меня, иначе вы бы видели, шутить я не намерен.
— Это какая-то выхлопная система?
— Лессинхэм, голубчик, я полностью к вашим услугам. Я настроен так, что вам не уйти отсюда, не ответив на мой вопрос, однако, в данную минуту, вы мой гость. Итак, в моей лаборатории имеется немало интереснейших вещей, которые вам было бы любопытно увидеть.
— Как же чудесно сознавать, что человеческий разум не стоит на месте и совершает открытия — одно за другим.
— Мы продвигаемся медленнее, чем ученые древнего мира.
— В каком отношении?
— К примеру, возьмем трансфигурацию жука… я своими глазами видел ее вчера ночью.
— Где?
— Здесь, в паре шагов от того места, где вы стоите.
— Вы серьезно?
— Совершенно.
— Что вы видели?
— Я стал свидетелем легендарной трансфигурации жука, произошедшей прямо передо мной: ни один миф не сумел передать ее потрясающее величие.
— Как странно. Я сам как-то видел нечто подобное.
— Я так и понял.
— Каким образом?
— Один ваш друг поведал.
— Мой друг?.. Вы уверены, что это был мой друг?
Следует отдать должное его попытке сохранить хладнокровие — но меня она не провела. Я, без сомнения, заметил, как он подозревает меня в стремлении обманом выудить у него его тайну, я же, в свою очередь, не преминул убедиться, что вырвать ее можно лишь ценой его жизни. Если бы не Марджори, я бы оставил его в покое: это его дело, в конце концов; в то же время я совершенно ясно осознавал, что этот человек скрывает нечто такое, что мне, как ученому и исследователю, стоило бы узнать. Однако повторю: не будь Марджори, я бы не стал копать дальше; но раз это столь близко ее затрагивало, я все сильнее желал знать, в чем суть.
Мой разум открыт к тому, что принято обозначать как сверхъестественное. Я ничуть не сомневаюсь, что на этом свете бывает всякое: я и сам, за свою короткую жизнь, повидал немало таких случаев, когда невозможное становилось возможным. Вряд ли нам известно все; я считаю по меньшей мере правдоподобным утверждение о том, что наши пра-пра-пра-пра-праотцы, жившие тысячи лет назад и представлявшие теперь уже вымершие цивилизации, разбирались в некоторых вопросах гораздо лучше нас. Сомнительно, что все легенды лживы.
Да, нам сейчас не повторить и не объяснить того, на что якобы были способны наши предки, потому мы открыто признаем несостоятельность таких рассказов и восклицаем «Вранье!». Но все не так просто.
Скажу только о себе: я верю своим глазам. Я лицезрел некий хитроумный трюк, разыгранный передо мной. Подобный фокус, кажется, видела и моя Марджори — повторяю, я пишу «моя Марджори», потому что для меня она навсегда останется «моей»! Это происшествие едва не свело ее с ума. Когда я смотрел на Лессинхэма, мне мнилось, что рядом с ним стоит и она, такая, какой недавно предстала передо мной: с побледневшим, изнуренным лицом, с глазами, в которых застыл немой крик ужаса. Ее жизнь оказалась прочно связана с жизнью Лессинхэма — что за яд, приносящий кошмары, разлит в его венах? Мысль о том, что ее невинная чистота тоже погружается в дьявольское болото, в котором уже барахтается он, была непереносима. Когда я понял, что в этой игре мне его не одолеть — хотя ставки в ней так высоки! — руки мои зачесались от желания сдавить ему горло и добиться правды иным путем.
Без сомнения, эти чувства были написаны у меня на лице, потому что вскоре Лессинхэм произнес:
— Вы понимаете, каким странным взглядом вы смотрите на меня, Атертон? Окажись перед вами не я, а зеркало, вы бы сами изумились тому, что там увидели.
Я отпрянул от него — смею предположить, весьма угрюмо.
— Вряд ли бы мое изумление превзошло ваше, доведись вам увидеть себя — трясущегося перед картинкой со скарабеем.
— Как легко вы затеваете ссоры.
— Ничего подобного.
— Значит, это я. Если так, тогда давайте сразу забудем о возникшем недоразумении: оп! — и все в прошлом. Боюсь, мистер Линдон, ввиду наших политических расхождений, зовет меня анафемой. Неужели ему удалось заразить вас своим настроем?.. Ведь вы мудрее его.
— Я знаю, вы прекрасно жонглируете словами. Но сейчас одними словами не обойтись.
— А что тогда нужно?
— Я сам начинаю недоумевать по этому поводу.
— Я тоже.
— Как вы любезно изволили предположить, я считаю себя мудрее Линдона. Мне нет никакого дела до вашей политики или до того, что вы под ней подразумеваете. Мне все равно, замарал вас свет — как остальных, как меня — или нет! Однако меня действительно заботит, не схоже ли это с проказой. Мне кажется, что да.
— Атертон!
— С самого начала нашего знакомства я чувствовал, что в вас есть нечто странное, хотя и не мог поставить диагноз; есть в вас нечто нездоровое, выходящее за рамки обычного, неестественное — ваша особая аура. В последние несколько дней события вокруг вас завертелись с огромной скоростью. В их ярком свете я с тяжелым сердцем увидел,
