Он ощутимо побледнел, однако улыбнулся — одними губами.
— Любопытная у вас манера вести разговор, мистер Атертон… О каком вихре событий вы говорите?
— Кто был тот практически нагой человек, покинувший ваш дом столь странным образом в глубокой ночи?
— Это и есть одна из тех историй, которыми вы вознамерились пощекотать нервы публике?
— Это и есть то единственное объяснение, что вы можете дать?
— Вперед, выдвигайте свои обвинения дальше.
— Я гораздо наблюдательнее, чем вы, кажется, предполагаете. Тот случай немало заинтересовал меня по нескольким причинам, и с тех пор я не могу перестать думать о нем.
Безрассудно называть, как вы сделали вчера утром, это происшествие обычным ограблением, а его главного виновника безумцем.
— Извините, ничего подобного я не говорил.
— Тогда что вы имели в виду?
— У меня не было никаких теорий по этому поводу, их нет и сейчас. Все эти утверждения исходят от вас.
— Вы сами не были на себя похожи, когда просили меня молчать о случившемся. Это позволило мне прийти к некоторым выводам.
— Вы предвзято отнеслись к тому, что я делал, мистер Атертон. Как по мне, в том не было ничего неестественного… Однако… продолжайте.
Он завел руки за спину и положил их на край стола, у которого стоял. Ему было откровенно не по себе; однако мне, как бы того ни хотелось, по-прежнему не удавалось выбить его из колеи — ни морально, ни интеллектуально.
— Что это у вас за друг с Востока?
— Я вас не понимаю.
— Уверены?
— Абсолютно. Повторите свой вопрос.
— Кто ваш друг с Востока?
— Не припоминаю таких друзей.
— Вы готовы в этом поклясться?
Он засмеялся — весьма натянуто:
— Вы пытаетесь меня запутать? Вы слишком пылко взялись за дело. Сначала позвольте мне уловить истинную суть ваших расспросов, лишь затем я смогу клятвенно вас заверить в чем бы то ни было.
— Известно ли вам, что в данный момент в Лондоне некая персона утверждает, что когда-то на Востоке была очень близко — и любопытным образом — с вами знакома?
— Я этого не знал.
— Вы клянетесь?
— Клянусь.
— Это странно.
— Что в этом странного?
— Я предполагал, что эта личность вас преследует.
— Преследует меня?
— Именно.
— Вы шутите.
— Думаете?.. Вспомните изображение скарабея, которое вчера утром напугало вас чуть не до безумия.
— Вы слишком сильно выразились… Я понял, о чем вы.
— Иными словами, вы хотите сказать, вам неизвестно, что этим вы обязаны своему восточному другу?
— Я не понимаю вас.
— Уверены?
— Конечно… Мне кажется, мистер Атертон, это вам, а не мне, следует прояснить ситуацию. Знаете ли вы, что я пришел к вам именно за тем, чтобы спросить, как именно то изображение попало в вашу комнату?
— Его оставил Повелитель Жука.
Это было чистой импровизацией — но она попала в точку.
— Повелитель… — Он запнулся — и умолк. Но не проявил признаков волнения. — Буду с вами откровенен, раз вы мечтали об откровенности. — Улыбался он на сей раз с гораздо большим трудом. — Недавно я стал жертвой наваждений, — он сделал паузу, — особого толка. Я испугался, что они появились из-за моего умственного переутомления. Неужели вы можете раскрыть их настоящий источник?
Я молчал. Он не потерял самоконтроля, однако подергивание губ выдавало напряжение. Еще немного, и мне удалось бы раскрыть другую сторону личности мистера Лессинхэма — ту, что он прятал от остального мира.
— Кто тот… человек, которого вы называете моим… восточным другом?
— Это ваш друг, вам лучше знать, кто это.
— Как выглядел тот мужчина?
— Я не говорил, что это мужчина.
— Но я понял, что это не женщина.
— Я так не говорил.
Кажется, у него, на долю секунды, перехватило дыхание, и он взглянул на меня отнюдь не добрыми глазами. Затем, продемонстрировав похвальную выдержку, он подавил эмоции, вернув столь идущее ему достоинство.
— Атертон, сознательно или нет, но вы очень несправедливы ко мне. Не знаю, что именно вы обо мне думаете и на чем основаны эти убеждения, однако уверяю вас от чистого сердца: я не менее достойный, честный и хороший человек, чем вы.
— Но вас преследуют.
— Преследуют? — Он держался прямо и смотрел мне в глаза. Вдруг его тело содрогнулось; рот перекосило; он мгновенно побагровел. Его шатнуло к столу. — Да, господи, это правда: за мной следят.
— Значит, либо вы сумасшедший и потому не можете жениться, либо какой-то ваш поступок не позволяет вам оставаться в достаточно обширных границах цивилизованного общества, и, следовательно, вы тем более жениться не можете. Перед вами дилемма.
— Я… я жертва наваждения.
— Каков характер этого наваждения? Не приняло ли оно форму… жука?
— Атертон!
Совершенно для меня неожиданно он упал… и видоизменился — я не могу подобрать иного слова для произошедшего с ним превращения. Он бессильно рухнул на пол, воздел руки над головой и заскулил — как обезумевшее животное. Сложно вообразить более неприятное зрелище, чем предстало передо мной. Я видел нечто подобное в обитых войлоком комнатах сумасшедшего дома, но нигде более. Нервы мои от этой сцены оказались натянуты до предела.
— Ради Бога, что с вами такое, сударь? Вы окончательно и бесповоротно обезумели? Вот… выпейте!
Я наполнил стакан бренди и втиснул его в дрожащие пальцы Лессинхэма. Затем мне понадобилось несколько секунд, чтобы объяснить, что именно следует делать с полученным. Наконец он поднес стакан к губам и проглотил содержимое так, будто пил простую воду. Мало-помалу рассудок вернулся к нему. Он поднялся — и осмотрелся вокруг с улыбкой воистину ужасной.
— Это… это все галлюцинация.
— В таком случае вас посещают довольно странные видения.
Я глядел на него с любопытством. Было очевидно, что он собирает волю в кулак, пытаясь прийти в себя, — и все это время жуткая ухмылка не сходила с его уст.
— Атертон, не… не терзайте меня. — Я молчал. — Кто… кто этот ваш восточный друг?
— Мой восточный друг?.. разве не ваш? Сначала я предположил, что этот мой визитер был мужчиной, но оказалось, ко мне приходила женщина.
— Женщина?.. Ох… Не могли бы пояснить?
— Ну, лицо у друга было мужское — удивительно уродливое, слава богам, такие на каждом углу не встречаются!.. и голос был мужской — вроде того!.. но тело, как вчера ночью мне удалось рассмотреть, принадлежало женщине.
— Это звучит весьма странно. — Он прикрыл глаза. Я видел, как на его щеках блестит испарина. — Вы… вы верите в колдовство?
— Смотря что вы имеете в виду.
— Доводилось ли вам слышать про обеа?[18]
— Да.
— Мне говорили, что жрец обеа может наложить такие чары на человека, что тот станет исполнять любые его — этого колдуна — приказания. Вы думаете, такое возможно?
— Это не тот вопрос, на который я предрасположен отвечать положительно или отрицательно.
Он бросил на меня взгляд из-под полуопущенных век. Мне пришло в голову, что он пытается меня
