Замычала. И ей тут же закрыли ладонью рот.
Верно, у костра все слышно…
Ей хотелось быстрее – впервые в жизни хотелось быстрее, – и потому ширинку Бойду расстегнула она сама. А он не стал церемониться с ее штанами – сдернул их вниз, позволил выступить из штанины одной ногой, чтобы развести бедра в стороны, а после втиснулся с таким напором, что она вновь застонала. Правда, тут же прикусила себе губу.
Ее тискали, ее трахали, ее держали за волосы, а она ног не чуяла от счастливого кайфа – раньше просила бы медленно и в комфорте, а теперь плевала на лес, на шершавую кору за спиной, на то, что без предварительных ласк. Бойд работал, как заведенный: вбивался в нее быстро и глубоко, вжимал в дерево так, что она почти задыхалась, все наращивал темп…
А потом содрогнулся. Вдохнул хрипло, постарался не издать ни звука, и только ее лоно чувствовало, как спазмирует внутри перенапряженный член.
Она держала его, пока он не расслабился. Не выдохнул, не оплыл, как потекший воск, не выскользнул изнутри.
Стемнело. Лица не было видно, но она чувствовала каждую эмоцию Уоррена. Что ему неудобно, что сейчас придется либо шутить, либо оправдываться, как-то извиняться за то, что отстрелялся так быстро, что не «позаботился» сначала о женщине…
И быстро закрыла ему рот пальцами.
– Т-с-с-с… – выдержала паузу в несколько секунд, затем совершенно искренне добавила: – Ты обалденный. И я еще приду к тебе сегодня ночью.
Командир, как готовый быть побитым и прогнанным волк, расслабился. Прижался к ней лбом, кивнул:
– Я буду ждать.
После звякнула пряжка его ремня.
* * *(Conjure One Featuring Poe – Endless Dream)
Он ждал ее, как нетерпеливый пацан. Принудительно сменил на посту Чена, едва ли не пинками вытолкал его, желающего поболтать ни о чем, спать. Специально не шумел у костра, чтобы все поскорее заснули – готов был залить им пойло в глотки, а после сутки сражаться в одиночку. Лишь бы пришла…
Когда из ближнего тента показалась та, кого он ждал, Бойд едва не размурчался, как тигр.
Она не потребляла его – она давала. Насаживаясь на него и стараясь не слишком сильно шуметь, она не забывала постоянно целовать его. Гладить по щекам, подбородку, волосам.
Бойд не помнил, кто и когда в последний раз гладил его по волосам. Ему казалось, что с ним не трахаются, что его любят. На самом деле любят. Он оттаивал не только телом, но душой, он оживал.
И даром, что в штанах и кофте она выглядела пацанкой, – под его руками она оказалась настоящей женщиной с гибкой фигурой, нежной грудью, очень чувствительной кожей. Он ощущал ее, как продолжение себя. И понимал, что не может разжать пальцы и выпустить ее запястья.
– Выйдем. И бросишь? – шептал ей в губы.
– Бросить такого мужчину? Никогда.
И почему-то верил ей, не чувствовал лжи. Хотел лишь глотнуть ласки, а теперь требовал все больше, не мог напиться. Знал, что не должен просить, но чувствовал – загнется теперь. Не телом, так душой.
– Я теперь не могу туда пойти, понимаешь? Совсем. Не могу… тобой рисковать.
Они продолжили этот разговор позже, когда под утро лежали, обнявшись. Давно прогорел и перестал трещать костер – за ним сегодня никто не следил.
– Мы должны туда пойти.
– Не могу, Лин… Не могу, – и впервые позволил себе открыться. – Я боюсь.
Долго смотрел на тканевый потолок над головой.
– Неужели ты не боишься? Совсем страха нет?
– Страхов вагон, – отозвались тихо. – За всю жизнь не разгрузить.
– Вот видишь…
– Вижу. Только вижу и другое: ты и я – мы пока живы и здоровы. И, значит, должны попробовать – пусть без остальных. Вдвоем.
– Дуреха.
– Ты загнешься здесь, я чувствую. Ты пока силен, но душевно на исходе.
– Теперь со мной ты…
– Это не изменит… ничего не изменит. Мы должны попробовать выйти отсюда вдвоем. Ты знаешь.
Он знал. Знал каждое слово, которое она говорила, чувствовал его и был с ним согласен. И все же не мог решиться.
– Давай выждем три дня. А там решим. Дай мне подумать.
– Три дня…
– Три дня.
– А после пойдем.
Уоррен не ответил. Наверное «пойдем», но как же тяжело, как страшно. Он ни за что и никогда больше не хотел бы рисковать именно ей – Белиндой.
Но что ей сказать: «Давай жить здесь?» Конечно, нет.
– Если мы умрем, Гейл… Они не выживут тоже.
– Значит, мы не должны умереть. Вот и все.
* * *В Тин-До она искала это состояние. Гонялась за ним, пыталась подловить, делала вид, что вовсе не заинтересована в нем, но всегда, каждую секунду надеялась его поймать.
А поймала здесь, в Черном Лесу. Состояние покоя и безмятежности.
Он сказал «три дня», и она теперь проживала их – каждое мгновенье, как последнее и единственное. Видела копоть на котелке, блестящую росу с утра на провисших боках палатки. С удивительным для нее самой счастьем вдыхала запах отсыревших бревен, принесенных из леса Олафом, с интересом рассматривала, какие у него большие и широкие ногти. На удивление чистые там, где для чистоты нет никаких условий.
И утренняя каша задалась на славу – Белинда колдовала над ней почти полтора часа. Чтобы не привычная «шпаклевка», а настоящее мясное ризотто с приправами, сушеным стеблем порея и укропом.
Мужики облизывали ложки так, что те блестели. Фрэнки и Чен съели по две порции, Олаф утрамбовал в себя три. Попросил на обед такую же – «если, конечно, можно». Белинда радостно улыбнулась.
Командир уже с утра убежал по делам – ему завтрак оставили в закрытой посудине сбоку на жердине, чтобы теплый; Лин собрала у всех миски, отправилась к роднику. Слышала, как развалился на бревне Олаф, сказал, что такая жизнь ему по душе.
Словно почуяв, что придется к месту, выплыло из-за облаков и распустилось солнце.
Когда шумят над головой ветки, когда поют в кронах птицы, а рядом журчит вода, и не подумаешь, что этот лес особенный. Просто лес – сосновый, пахнущий хвоей. И в нем такие же, как и везде муравьи, паучки, гусеницы… Даже дятел где-то стучит.
На дне ручья янтарным ковром лежали листья; стыли в воде пальцы.
Бойда она услышала еще издали – быстро оглянулась, убедилась, что он. А после подумала о том, как это здорово вдруг заволноваться о том, как ты выглядишь. Вспомнить, что у тебя есть абрис лица, прическа, фигура, на которую сейчас кто-то смотрит. И специально, чтобы подразнить, встала на четыре конечности – «к лесу задом», – принялась полоскать в ручье ложки.
Тот, кто пришел, опустился с ней рядом. Сначала смотрел, после принялся поглаживать горячими ладонями ягодицы, затем водить пальцем по промежности. Аккуратно
