– Знаешь, что мы сделаем первым делом, когда выйдем?
Белинду особенно порадовали два слова: «выйдем» и «мы».
– Что?
– Надерем жопу твоему мудаку Килли.
Она хмыкнула.
– А стоит ли?
– Конечно.
– Думаешь, сама не могу?
– Не в том дело.
– А в чем?
Ее спутник замялся. Долго смолил молча, глядя вперед. Затем пояснил:
– В том, что ты женщина. И, значит, нуждаешься в защите.
Ей вновь сделалось тепло, хоть ночь остывала все ощутимее.
– А как быть с тем, что я женщина, которую учил бою Джон Сиблинг?
– Все равно женщина. Баба.
– Клуша, курица, – Лин рассмеялась.
Бойда не переделать, но она и не хотела.
Лишь расслышала в его молчании главное – «моя курица». Какое-то время вдыхала дым от его сигареты – крепкий, дерущий горло даже ей.
– Знаешь, я пришла к выводу, что действия, совершенные по злости или из чувства мести, ни к чему хорошему не ведут. Если ты когда-то злился, значит, боялся. А боялся потому, что тебя самого у себя в тот момент не было. Это неосознанность. Проще говоря: действие по шаблону, когда ты еще не проснулся…
Уоррен долго слушал про «пробуждение», «сон наяву», про способы проверки наличия присутствия у внутреннего «я», а после бросил бычок в траву.
– Я понял: это твоя монастырская херня. Но жопу Килли я все-таки надеру.
Поднялся и протянул ей руку – пора в лагерь, мол.
У старой сосны он свернул отлить, и вот тогда они ей встретились – два незнакомых человека. Вынырнули тихо, будто из ниоткуда – оба вооруженные до зубов. Чернявый и бородатый с золотыми зубами сразу слащаво зацыкал:
– Глазам своим не верю – крошка-крошка-крошка. Не бойся, дядя не обидит, кис-кис…
Белинда моментально достала ножи, интуитивно ощутила – смертники.
– Иди сюда, моя хорошая…
Она приготовилась отсечь им головы.
Но тут, словно ледокол-таран, ввинтился в их напряженное пространство Бойд. Взял Лин за локоть, повел в лагерь. Мужикам бросил:
– Не отставать.
– Чего хотели?
– Нам бы банки четыре мяса, две упаковки перловки и табачку, если есть. Закончился.
Лин сидела на бревне рядом с Олафом – рассудила, что так надежнее. Наемники то и дело озирались на нее, как на зверушку из зоопарка, – зыркали дико и похотливо, – таких бы не остановил вид ее ножей, перли бы напролом.
Второй понравился ей еще меньше первого – с узким лицом и выпуклым сверху черепом. А взгляд пристальный, но пустой – про таких говорят: «дома никого нет».
Даже Фрэнк временно прекратил пить и как будто сделался трезвым.
Уоррен быстро отыскал гостям необходимое, вручил холщевую сумку «яйцеголовому».
– Все, шуруйте.
– Это, босс, слышь, какое дело, – златозубый покосился на Белинду, – может, девку нам дашь? Пусть поживет с нами чуток, ну, хоть пару деньков. А то и недельку.
– Нет.
– Жалко, что ли?
– Девка – моя.
Рыкнул Бойд так, что все вопросы у смертников отвалились. Они даже в глаза ему смотреть перестали, отвернулись в стороны, как от тигра, который пометил сразу весь лес.
– За табачок…э-э-э… спасибо.
– Растягивайте. Следующий приход только через неделю.
– Ага…
Неприятные и пугающие типы удалились в чащу.
Почти сразу же пихнул в бок Олаф, да так пихнул, что Белинда чуть с бревна не свалилась.
– Хороший выбор, – усмехнулся в усы. – Одобряю.
И достал давно не чищенную секиру.
Почти полночь, а никому не спалось.
Официально дежурил Фрэнки, от костра никто не отходил. Олаф то и дело кидал взгляды на сидящую у палатки парочку, которая разглядывала карту Леса и о чем-то спорила. Бородач прислушался:
– … в дождь они становятся слабее раза в два. Не любят влагу.
– И как часто дождь?
– Месяц на месяц не приходится. Бывает, через день зарядит, а иногда по месяцу нет.
– Значит, полагаться на дождь мы не можем.
– Но очень бы нам помог.
– Сколько его ждать, Бойд?
И тишина в ответ.
– Чего-то затевают, – хмыкнул Олаф. И подумал о том, что затевают как будто что-то серьезное, – чуялка у него работала.
– Да, девки, они и есть девки, – с горечью сплюнул на землю Фрэнк, которому любой женский силуэт напоминал лишь о сердечной болию. – Думаешь, чего хорошего ему предлагает? Сейчас составят они план, ага, а потом – р-р-раз! – и след ее простыл. Все ветреные.
– Эта не ветреная, – улыбался усач в каске. – Эта надежная.
– Ты жил с ней как будто.
– Не жил, но вижу. Никому не далась, ему далась – выбрала. Значит, не уйдет.
Забулдыга достал флягу и выругался протяжным и обреченным звуком «э-э-э-э!». Один только Чен поглядывал на Белинду с интересом, но чуть обиженно.
– Интересно, есть у нее подруга?
– А ты спроси.
– Да, зачем я буду спрашивать. Все равно…
«В Лесу», – прозвучало безнадежно.
– А ты все равно спроси, – улыбнулся Олаф. – Никогда не знаешь.
– Бабы! – скривился Фрэнк, демонстративно повернулся ко всем спиной и запрокинул назад голову – приложился к спирту.
* * *Утром.
– Чен, держись, я сейчас!
Мужики волокли его к костру – бледного, содрогающегося в конвульсиях, со слюной у рта, а злополучный шип все еще торчал из шеи.
Слова Бойда «опасайтесь шипов!», которые он трижды орал во время битвы она всерьез восприняла только теперь, когда увидела, во что всего за одну минуту превратился их товарищ.
– Где же оно, где…
Летели в сторону из мешка медикаменты – бинты, крема, мази, таблетки; «улитки» все еще лежали сразу за бревнами – точнее, то, что от них осталось. Ошметки. Бойд рылся в полиэтиленовом мешке, силился найти противоядие.
Белинда никогда в жизни не видела таких «улиток», размером с рослых медведей. Склизких, медлительных, без панцирей сверху, но плюющихся острыми, как заточенная спица, палочками. Ядовитыми.
– Босс, надо быстрее, – волновался Олаф.
– Я ищу!
– Если за пять минут не успеть, – пояснил Фрэнки стоящей рядом Лин, разволновавшейся до паники, – то будет поздно. Начнет разлагаться изнутри.
Ей хотелось материться – кто придумал этих тварей? Откуда они ползут?
Нет, их однозначно следует покрошить. Всех! И место, откуда они вылупляются…
– Нашел! – радостно проорал Уоррен и вприпрыжку добежал до дергающего на одеяле Чена. Влил ему в рот белую жидкость – узкоглазый друг несколько раз попытался блевануть, но чудом удержал лекарство внутри.
А через минуту перестал метаться, затих.
– Мы успели?
– Успели.
– Но он такой горячий?
– Так и должно быть. К завтрашнему утру оправится.
Белинда понемногу освобождалась от паники. Вновь привычно и спокойно потрескивал костер – кашу варил Фрэнки. Уоррен ушел проверять, как обстоят дела в других лагерях – бросил, что «улитки» появляются редко, но, если появляются, то везде сразу.
– Уродливые какие…
Ей даже не хотелось вспоминать о том, какие они поганые, – б-р-р-р, по телу сразу мурашки. Слизевые мутанты.
Олли нагнулся, подобрал песка, положил на колени секиру – собрался чистить.
– Да, они на моей памяти приходили всего два раза. Беда от них, если не успеть дать противоядие.
– А кто присылает противоядие?
– Наверное, тот же, кто сотворил улиток.
Лин надеялась, что Олаф шутит, но серые глаза смотрели из-под каски серьезно.
Шумел в кронах ветер; тревожно каркали вороны. Романтика схлынула – здесь опасно, отсюда надо уходить…
– О чем думаешь, девка?
Она держала голову Чена на своих ногах. Сама не знала, зачем сидит рядом и почему беспокоится так сильно. Срабатывало, наверное, чувство вины – Роштайн умер
