Белинда почти моментально вскипела. Уоррен действовал на нее, как зажженная спичка на фитиль: когда тот занялся, уже не остановить. И хорошо, что сегодня она надела эластичные штаны… С нее их стянули тогда, когда ощутили, что готова. А после, тугой и горячий, Бойд вошел внутрь, распер ее в стороны, навалился. И она задвигалась резво и быстро, как будто стараясь убежать, а на деле лишь плотнее насаживаясь на то, чего ей так долго недоставало внутри, – на своего мужчину. Они более не ощущались ей разными людьми, но одним целым.
Белинду словно включили. Включили как человека, как женщину, и теперь она каждую секунду желала быть ей – женщиной.
Если бы он не дотянулся до ее промежности рукой и не начал нежно ласкать ее пальцами, то закончил бы первым, но тут, совершенно очарованная напором вкупе с нежными поглаживаниями, взорвалась Лин. Да так, что Бойду снова пришлось зажимать ей рот. А после она вялая и размякшая, пыталась распластаться прямо на земле у ручья.
– Эй, они сюда в любой момент придут! – шипел Уоррен.
– Дай мне полежать, – смеялась та, кто теперь походил на кусок талого мармелада.
– Давай полежим не здесь…
И ее куда-то понесли. Донесли до маленькой поляны, уложили на траву, и Лин долго смотрела на видневшееся над головой небо – голубоватое с белыми облаками. Шумели от ветра листья лип, качались из стороны в сторону негибкие стволы.
– Скажи, я красивая?
– Очень.
Рубашка на ее груди снова была расстегнута, и вставшие соски ласкал ветер, но Белинда больше не стеснялась наготы.
– Как хорошо мне… Хорошо, Бойд.
Теперь она привыкла носить с собой чистый платок и флягу с кипяченой водой, чтобы, если что, подмыться. И балдела от чувства, что можно вот так… в любой момент…
– Иди ко мне…
– Я тебя сотру.
– До адова заката не сотрешь. Хочу тебя, иди…
И Бойд перекатился на нее, зажал лицо между ладонями, втиснулся во влажную глубину, как к себе домой.
– Женщина… Создатель, помилуй… Вот не ожидал испытать такого счастья.
Она думала об этом позже – о том счастье, которое так остро ощущали они оба. Почему так, слепяще, почти болезненно, до нереальности ярко? И пришла к выводу: потому что в Лесу. В Нордейле размякшей была обстановка и люди. И эмоции их, соответственно, были размякшими – не у всех, но у большинства – энергия города настраивала. Но тут, в Чернолесье, где балом правила старуха с косой и каждая минута могла стать последней, их счастье засияло, как рванувшая в атомном взрыве планета, породившая новое светило.
Их собственное солнце.
И мир сдвинулся. Был Лес, а стал почти дом родной. Просто люди стали вдруг друзьями, чумазые котлы сверкающей посудой, отвратный спирт Фрэнка дорогим и изысканным шампанским, чтобы отпраздновать единение.
И Лин больше не хотела разъединяться. Пусть у нее будут эти три дня.
А потом они выиграют самую главную битву своей жизни.
В обед она наварила суп – да какой! Выгребла из ямы старую картошку, обжарила на крышке котелка в сале из банки жухлый лучок, всыпала в него по щепотке порошка из понравившихся ей по запаху пакетиков, бросила полкружки риса… Олаф ходил кругами, гладил голое пузо и стонал – сияли на его каске начищенные рога.
– Женщина, что ж ты делаешь? Ты сюда сейчас всех наемников запахом привлечешь…
– Ага, и всех тварей заодно, – бубнил Фрэнки, прихлебывая алкоголь.
– Эй, ты зачем все время пьешь? – впервые беззлобно спросила его Белинда.
– Зачем? А зачем пьют вино? Из-за вины, понятное дело. Топят…
– Да, несчастная любовь у него. Пришел сюда «топиться», – хмыкнул усач, – да все никак утонуть не может.
– Ты, смотри, в супе не утони.
– А мне супа-то тут – на глоток!
– Тебе точно… Не прокормишь.
– А тебя не «пропоишь».
Белинда их не слушала. Она была счастлива – жила в настоящем моменте. Помешивала суп, смотрела, как поднимаются со дна пузырьки, как сидит на кончике старенького ножа блик от солнца.
Где-то здесь был тот, к кому она шла всю жизнь, – Уоррен Бойд. Она вдруг как никогда ясно ощутила это теперь.
Все шаги, все километры… они все были к нему.
И она, наконец, пришла.
К вечеру она отправилась к вагону, села на крылечко, долго смотрела на свою ладонь.
– Спасибо, Мира.
Качалась рядом со ступенями трава с высокими стрелками-кисточками в небо – щекотала брюхо ветру.
«Спасибо, что привела меня к нему».
Угасал закат; если зазвонит колокол, она услышит. А пока есть момент – такой, который ей бы растянуть в вечность.
– И тебе, Мор, спасибо…
«Что учил про гордыню». Кажется, она впервые поняла, как это здорово, если засунуть ее себе в задницу. Как легко и здорово на душе становится.
– Спасибо вам обоим.
* * *– У меня белый пиджак! – хохотал и носился по поляне, как пацан, Мор. Иногда останавливался и оглядывал себя вновь. – Ты видела, у меня белый пиджак! А мне ведь идет!
Мира смеялась рядом с ним, развевались мягкие волосы – у Богини Любви на платье вдруг обнаружились черные бархатные полоски и черная шнуровка. И в унисон им черные туфельки.
– Мадам, вы великолепны!
– Нравится? Как необычно!
– Замечательно просто…
Чуть поодаль на крыльце сидела девчонка, которая больше не пыталась переделать мир, а принимала его таким, каким он был, – целым.
– А можно пригласить Вас на танец?
Мор коснулся рук своей спутницы, осторожно притянул ее к себе. Заглянул в глаза, прошептал:
– Любовь, как это здорово… Когда ты способен любить… я немножко белый внутри…
– А у меня внутри чуть-чуть страха, – отвечали ему, – и это так здорово.
– Здорово?
– Да, немножко стыдно и волнительно. И так по-настоящему, как будто я человек. Послушай, да они ведь должны быть счастливы… Когда есть тьма, свет сияет ярче. Я не знала.
Мор впервые не хотел говорить.
Он танцевал, он двигался, он любил. И будто впервые жил. Вдруг понял, что трава зеленая, и это прекрасно, небо синее – и оно идеально. Вдруг впервые простил людей за грехи, хотя и не знал, что обижен на них.
– Мира…
– Мор.
– Давай отныне будем так делать, а?
– Как?
– Не по отдельности, как раньше, а вместе? Чтобы они, как эта Белинда, приходили к гармонии. Давай, а?
Он смотрел на нее с трепетом, как мальчишка.
– Давай.
И он прижался к той, с кем танцевал, лбом. И душой.
* * *(Lara Fabian – Intoxicated)
Бойд пришел к вагону, когда стемнело. Не стал рычать «куда пропала?», хотя было видно, что искал, – просто опустился рядом на ступени, достал из кармана самокрутку.
– Ты куришь?
– Курю иногда. Если хочется.
Ей протянули сигарету, но Лин качнула головой – не сейчас.
Уоррен закурил. Луна осветила их фигуры, фанерные стены хлипкого штаба, поросшую колею. Короткая трава казалась иссиня-пепельной.
Они синхронно удивлялись одному и тому же – как получилось, что встретились здесь, в Лесу? И в городе друг друга навряд ли отыскали бы за жизнь, но в Чернолесье? Оба непостижимым образом подошли к последней черте, чтобы вдруг обрести казалось бы ненужную надежду. И
