С этими словами Сусукида занес над ним свой железный кулак, и конечно же тут пробил бы последний час Рёкана, но некто перехватил занесенную было руку возмездия. Обезумевший от ярости Сусукида пытался освободиться от захвата, но тщетно тратил силы: его рука как будто находилась в тисках. Обернувшись, он обнаружил, к своему изумлению, что держит его не кто иной, а сам Сигенари.
– Простите меня за дерзость, Сусукида Доно. Без сомнения, как говорит этот трус, он принял вас за меня, и это обстоятельство вызывает у меня громадное сожаление. Ваше негодование по поводу такого немыслимого оскорбления выглядит вполне естественным, но если вы ударите его кулаком, то убьете на месте. Он – мой враг. Могу я вас просить передать мне право наказать его?
– Конечно, – ответил Сусукида со смехом и поклоном согласия, когда Сигенари освободил его руку. – Вам следует иметь с ним дело по собственному усмотрению. Мне сообщили, что этот малый все больше наглеет и ведет себя все более дерзко с нашими товарищами изо дня в день. Я верю: вы позаботитесь о том, чтобы у него появилась причина для раскаяния.
Как только Сусукида покинул ванную комнату, Сигенари помог Рёкану подняться и заботливо сопроводил до собственного жилья, где любезно обработал специальным снадобьем его ушибы. Когда тябодзу несколько пришел в себя, Сигенари сделал ему спокойный выговор:
– Как же глупо с твоей стороны, Рёкан, бахвалиться своей силой и в расчете на нее задираться к своим товарищам и начальникам. Самурай должен использовать свои дарования исключительно на службе у своего господина. Тебе следует проявлять себя только на благо дела его высочества господина Хидеёри.
Прискорбно, что ты тратишь впустую силы в бесцельных ссорах и драках.
Тебе повезло, что предметом твоих оскорблений в тот злополучный день тебе попался я. Кто-то другой на моем месте, несомненно, заставил бы тебя тут же заплатить за дерзость собственной жизнью. Природа наделила тебя редкой физической силой и достойными навыками владения оружием. В настоящее время, когда война стучится в двери, как никогда в цене жизнь каждого самурая. Именно поэтому я не стал убивать тебя. Ты можешь нам пригодиться живым в нужный момент. Но ты не смог понять причины моего гуманизма и продолжил искать случая, чтобы оскорбить меня снова. Какая недальновидность с твоей стороны! Если бы я не вступился за тебя только что, то ты бы уже пал бесполезной жертвой от руки Сусукида Доно. Разве бесцельная смерть наподобие этой не считается позором для самурая? Если ты покаешься в своих прошлых ошибках, тогда я попрошу Сусукида Доно простить и забыть твою дерзость. И я уверен, что он мне не откажет в такой любезности. Еотов ли ты исправить свое поведение и впредь направлять все свои силы на самое добросовестное служение нашему господину и его делу, Рёкан?
Всю эту долгую речь, произнесенную с подкупающей искренностью, поразившей его в самое сердце, Рёкан выслушал с поникшей головой, отведя от стыда глаза в сторону. Горячие слезы стекали по его щекам с загрубевшей кожей; он смахнул их рукавом и заговорил упавшим голосом.
– Каждое произнесенное вами слово било прямо мне в сердце, Кимура-сама, – произнес он. – Ваша доброта переполняет меня раскаянием. Мне глубоко стыдно за себя, и я теперь вижу, каким слепым я был, что не разглядел ваши благородные и бескорыстные побуждения в вашем поведении. О! В искупление всего совершенного мне вполне следует исполнить обряд сеппуку! Но это выглядит противно вашим добрым указаниям: ведь вы ясно указали на то, что наш самурайский долг состоит в том, чтобы жить ради одной цели – отдать жизнь за дело нашего господина, когда это потребуется… Если вы сможете простить меня, мое самое сокровенное желание будет состоять в том, чтобы вы взяли меня к себе своим личным телохранителем. Я понимаю, что не достоин такой чести, но все равно прошу вас не отвергать с порога моей просьбы.
Тронутый и обрадованный успехом своих увещеваний, Сигенари радостно согласился с предложением Рёкана. Получив разрешение от князя Хидеёри, они поклялись друг другу в верности как сюзерен и вассал. Таким манером скандалист, задиристый пьянчуга, каким считался наш тябодзу, стал совсем другим человеком, всей силой своего мощного естества преданным служению своему обожаемому господину.
II
В год, последовавший сразу за описанными выше событиями, натянутые отношения между соперничавшими родами Тоётоми и Токугава совсем разладились объявлением давно назревавшей войны. Низложенный сёгун Иэясу и сёгун-узурпатор Хидетада с войском численностью 200 тысяч человек осадили замок города Осака, хотя пока еще не отваживались приступать к его штурму. Осажденными войсками, численностью уступавшими врагу, управляли многочисленные, превосходно подготовленные опытные старые воеводы, организовавшие храбрых защитников крепости на достойную ее оборону. В ходе нескольких мелких стычек, случившихся снаружи замка, люди Иэясу попадали в искусно устроенные ловушки и терпели ощутимые поражения. Больше всего они пострадали от применения новой тактики Сигенари, отличавшейся энергичным маневрированием на поле боя и решительными действиями его храброй сотни ратников.
Та осада продолжалась несколько месяцев, и храброму небольшому гарнизону все это время удавалось сдерживать врага. С каждой победой укреплялся боевой дух осажденных бойцов. Проницательный Иэясу не видел реальной возможности для взятия этой цитадели военной силой, и на принуждение гарнизона к капитуляции измором питать надежду казалось занятием глупым. Поэтому следовало уже переходить к политике заключения каким-нибудь путем мирного договора, а также рассчитывать на то, что гордыня и высокомерие противостоящей им группировки приведут ее к логически вытекающему из обстановки краху. Руководствуясь всем вышесказанным, а главное, с большой выдумкой и через посредничество самого императора, как потом обнаружилось, он предложил, нет, почти продиктовал Хидеёри задачу заключения мира. Подавляющее большинство его воевод, в их числе следует отметить начальника главного штаба Санада Юкимура и Сигенари, считали складывавшуюся на текущий момент обстановку вполне благоприятной с точки зрения победы их войск и решительно выступали против такого рокового поступка. Однако печально известная мать Хидеёри красавица Ёдогими, обладавшая огромным влиянием на своего сына, убежденная по этому поводу ее беспутными и неразумными фаворитами, уставшими от ограничений, связанных с осадой, использовала весь свой материнский авторитет для навязывания ему предложенных условий. Кроме того, это предложение, поступившее из высших сфер власти, требовало тщательного учета его в политике. Поэтому у защитников замка практически не оставалось выбора, кроме как принять унизительные условия, заключавшиеся в том, что Хидеёри обязывался уничтожить внешний ров своего замка, то есть продемонстрировать искренность своих мирных намерений, тогда как Иэясу, со
