В какой именно момент меня тогда «скрутило», я не понял. Иду себе по слабо намеченным колесным колеям, мимо какого-то зеленого домика с бело-голубыми наличниками и вдруг – бац, нет домика. И следующего нет, и предыдущего, и прочих по другую сторону дороги. И вообще нет никаких садово-огородных построек и плодовых деревьев.
Был только редкий лес из дубов и осин (его жалкие остатки до сих пор растут далеко позади нашего огорода, по сторонам от железной дороги), кусты и высокая трава, в которой наблюдались совершенно невероятные для 1989 года остатки коровьей жизнедеятельности. Да и местность вроде бы та же самая в плане общего рельефа. Вот только не было на ней ни огородов, ни трамвайной линии, ни железной дороги, ни нефтеперерабатывающего завода. А вместо идущей от нашего Кранобельска в сторону Перми довольно широкой автодороги был всего-навсего какой-то дохлый проселок.
Вот тут-то мне стало по-настоящему страшно. Натурально чуть не рехнулся. Попал, блин, незнамо куда, ни жратвы, ни документов и в кармане два рубля денег, преимущественно серебром и медью. И спросить не у кого, поскольку ни мамы, ни папы там не было.
Естественно, я, что называется, потек и заметался. Слава богу, что я никого не встретил и не полез ни к кому с расспросами. Людей вокруг не было, а по дороге всего лишь два раза проезжали машины – это были старые, обшарпанные зеленые грузовики с дощатыми кабинами, «ЗИС-5В» (а точнее, «УРАЛ-ЗИС-5В») Миасского производства, у одного в кузове были неровно напиленные длинные доски, у другого – какие-то бочки. И номера на грузовиках были какие-то странные. Слава богу, у меня хватило ума не показываться на глаза водителям этих машин, выскакивать на дорогу, голосовать и прочее. Подозреваю, что мой внешний вид (заношенные джинсы с заплатами на коленях, рубашка с короткими рукавами и обшарпанные кроссовки кимрского «лжеадидаса») в сочетании с пустым рюкзаком за плечом произвел бы на них довольно странное впечатление.
В общем, прометался я тогда по округе часа четыре (часы у меня были на руке, так что хронометраж того «провала» я для себя себе отмечал) и понял, что местность вокруг вроде бы та и в то же время категорически не та. При этом до меня постепенно дошло, что это, похоже, относительно недавнее прошлое, или конец 1940-х, или начало 1950-х.
Это я понял, поскольку увидел на горизонте, там, где в мое время находился второй, так называемый «Старый» (он же «Имени ХХ съезда КПСС», сейчас от него мало что осталось, поскольку изрядную часть оборудования еще в 1990-е демонтировали и сдали в утиль) нефтеперерабатывающий завод какую-то обширную стройку. Ну а поскольку первую очередь этого завода пустили не то в конце 1955-го, не то в начале 1956 года, вот и считайте сами, когда это было, раз тогда он еще только строился.
Потом я, забравшись ради расширения обзора на дерево, разглядел в стороне от строящегося завода двухэтажные здания городских районов «Ново-Александровка» и «Пятый Лагерь». Эти кварталы начали строить еще до 1941 года. А частично уже после 1945-го («Пятый Лагерь», как легко догадаться по его названию, возводили в том числе пленные немцы), в начале 1980-х эти районы были жуткими, частично расселенными дырами, а в начале 1990-х – практически нежилыми и частично снесенными руинами. А в противоположной стороне, за будущей веткой железной дороги, я рассмотрел серые дома какой-то небольшой деревни. В 1970–1980-е, на моей памяти, там никакой деревни уже и в помине не было, не считая пары непонятно зачем сохранившихся, заброшенных и покосившихся сараев.
В общем, окончательно осознав, что я попал незнамо куда, я слез с дерева и сел на траву и, чуть не плача, стал думать, что мне делать дальше и к кому идти сдаваться.
И тут вдруг – раз, и я опять оказался у того самого зеленого садового домика с бело-голубыми наличниками. Только не на дороге рядом с ним, а с другой стороны, прямо посреди чужого огорода, между грядок с кустами клубники. Я потом часто бывал возле этого домика, просто из чистого любопытства, но больше это место никак не «отзывалось» на мой интерес. В конце 1990-х этот огород конкретно зарос дурниной, а домик лишился части стекол в окнах и покосился (видимо, хозяева умерли, а их детям и внукам уже не было никакого дела до ковыряния в земле, других проблем стало хватать), а в середине 2000-го то, что от него осталось, сгорело, то ли в грозу от молнии, то ли от чьего-то окурка. Сейчас на том месте густые заросли одичавшей малины пополам с крапивой…
В тихом ахере я вылез оттуда на негнущихся ногах (в те времена лазание по чужим огородам тоже не особо приветствовалось) и вдруг услышал стук и скрежет трамвайных колес по рельсам. После чего со спринтерской скоростью рванул к ближайшей трамвайной остановке – за почти пять часов (а дело было уже к вечеру, конец рабочего дня на заводах) аварию успели устранить.
Когда пришел на остановку, меня трясло, и немногочисленные «садисты-огородники» из числа пенсионеров обоих полов косились на меня, наверное, за наркомана приняли или что-то типа того.
Хотя, пока я ехал обратно, успел немного успокоиться. Так что, когда я пришел домой, вид у меня уже был не слишком бледный. Родители еще не пришли с работы, а бабушка (тогда еще жива была, царствие ей небесное) спросила – где я так долго шлялся?
Ну я сказал как есть, практически не соврав, что трамваи сломались и я сидел и ждал, поленившись переться на электричку. И ни она, ни родители так ничего и не заподозрили. Интересные были времена – не было не то что мобильников, но городские-то телефоны стояли далеко не везде, а вот поди же ты, отпускали детей на целый день и ни о чем не тревожились, не то что сейчас… В общем, именно после этого случая я осознал, что все это уже не неспроста, а очень даже серьезно…
– По-разному было, – сказал я вслух своей собеседнице. – Всего не упомнишь…
– А ты помнишь, когда впервые меня увидел?
– Ну, году в 1991-м, в конце…
– После чего это произошло, можешь вспомнить?
– Да нет, хотя… Нет, что-то ничего в голову не приходит…
