– Дяденька, пусти меня!
Мужик выпустил её, и она опять побежала. Бежала-бежала и в самую полночь воротилась домой, легла в стог сена, закопалась туда вся и заснула. Рассвело. Отец её пошёл давать коровам сено и только воткнул вилы в сено – Алёнушка и схватилась руками за вилы. Мужик испугался, крестится и говорит:
– С нами крестная сила! Господи помилуй!
Потом спросил:
– Кто там?
Алёнушка узнала отца и вылезла из сена.
– Ты как сюда попала?
– Так и так… Вы отдали меня разбойникам. Они хотели меня казнить, да я убежала! – И рассказывает все страсти.
Немного погодя приезжают к этому мужику разбойники, а он Алёнушку спрятал.
– Жива ли, здорова ли дочка? – спрашивает мужик.
– Слава богу! Она осталась дома хозяйничать, – отвечают разбойники. Сели за стол и повели беседу, а мужик тем времечком созвал солдат, вывел дочь и спрашивает:
– А это кто?
Тут разбойников схватили, в кандалы заковали и отправили в тюрьму.
Вот вам и сказка, а мне – бубликов вязка.Сивка-Бурка
В царских палатах, в золотых чертогах жила Милолика-царевна. Какое ей было житьё, какое приволье! Всего много, ни в чём отказа нет, а она всем недовольна, от всего отворачивается. Какие за Милолику-царевну женихи сватались! И цари и царевичи, и короли и королевичи, и князья, и бояре, и дворяне, и сильномогучие богатыри – всем отказ, поворот от ворот. Уж и царь-отец стал на её спесивость обижаться:
– Каких тебе ещё женихов надо?
– Прикажи, государь-батюшка, поставить против дворца высокий терем в двадцать венцов да повесить на двадцатом венце портрет мой с вышитой ширинкою, и кто на коне с разлёту тот портрет достанет – за того молодца я и замуж выйду.
– Хорошо, дочь моя любезная, будь по-твоему; только смотри, от слова не отказывайся!
А в том царстве жил тогда старый старик, у которого было трое сыновей. Старшие – молодцы, рослые, дородные; а младший, Ваня, – гораздо поплоше, так, недоросточек, словно ощипанный утёночек.
Вот как пришло время помирать старику, говорит он сыновьям:
– Сыновья мои любезные, как умру я, вы приходите поочерёдно на мою могилу по одной ночи переночевать.
– Хорошо, батюшка.
Только умер отец и похоронили его, как пришла от царя весть, что Милолика-царевна за того замуж выйдет, кто портрет её с терема снимет, перескочивши на коне с разлёту через двадцать венцов. Всполошился весь молодой народ: облизывается, почёсывается, раздумывает, кому такая честь будет. Братья об отцовском завете и думать забыли; коней объезжают, кудри завивают.
– Кто ж на отцовскую могилу ночевать нынче пойдёт? – спрашивает их Ваня.
– А кого охота берёт, тот пусть и идёт! Нам не до того, надо добиться своего, – отвечают братья.
Сами заломили шапки, вскочили на коней, гикнули, свистнули, полетели-понеслись, загуляли в чистом поле.
Пошёл Ваня на отцовскую могилку. В самую полночь раскрылась могила, встал из неё отец, стряхнул с чела сыру землю и спрашивает:
– Кто на моей могиле? Ты, старший сынок?
– Нет, батюшка, это я, младший сын, Ваня.
– Сиди, моё дитятко, Господь с тобою!
И закрылась опять тёмная могила. Перебыл Ваня ночь, утром пришёл домой и говорит братьям:
– Выходил ко мне сегодня ночью батюшка из могилы и благословил меня. Теперь ваша очередь идти; кто пойдёт?
А братья ему:
– Кто охоч, тот и ступай, а нам не мешай.
Опять пошёл Ваня на отцовскую могилку. В полночь раскрылась могила, встал из неё старик отец, стряхнул с чела сыру землю и спрашивает:
– Кто здесь? Ты, средний сынок?
– Нет, батюшка, опять я, Ваня.
– Ну, благослови тебя Бог, дитятко!
И закрылась тёмная могила.
На третью ночь пошёл Ваня на могилку в свою очередь. В полночь раскрылась могила, встал-поднялся из неё отец:
– Опять ты здесь, Ванюшка?
– Я, батюшка.
– Благослови тебя Бог, дитятко, за то, что отцовского завета слушаешься, и я тебя награжу.
Вытянулся старик, выпрямился, свистнул молодецким посвистом, гаркнул богатырским покриком:
– Сивка-Бурка, вещий каурка! Стань передо мной, как лист перед травой!
Конь бежит, земля дрожит, из очей искры сыпятся, из ноздрей дым столбом валит. Огладил, поласкал его старик:
– Прощай, слуга мой верный! Служи этому моему сынку, как мне служил.
И скрылся отец в могиле на вечные веки.
Отпустил Ваня коня гулять в зелёные луга, а сам домой пошёл. Дома братья к царю на испытанье собираются: усы закрутили, шапки заломили, бодрятся, охорашиваются.
– Ну, мы поедем Милолику-царевну добывать, а ты, Ванюшка, дома сиди, по хозяйству гляди. Куда уж тебе, убогому, с нами!
Как уехали братья, Ваня вышел за околицу и крикнул громким голосом:
– Сивка-Бурка, вещий каурка! Стань передо мной, как лист перед травой!
Прибежал конь и стал перед ним, словно вкопанный. Ваня в правое ушко ему влез, в левое вылез, наелся, напился, в богатое платье нарядился, стал таким молодцем, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Вскочил на коня, рукой махнул, ногой толкнул и понёсся; его конь бежит, земля дрожит, высоки горы хвостом застилает, глубоки долы под собой пропускает.
Кипит народ у царских ворот: едут со всех сторон и царевичи, и королевичи, и князья, и бояре, и дворяне. Все свою удаль пробуют: борзых коней разгоняют, через двадцать венцов прыгать заставляют. Только куда! Выше третьего венца никто не достал. Вдруг словно ясный сокол прилетел в воронью стаю, примчался неведомый молодец, размахнулся, скакнул, только двух венцов не достал. Повернул коня – и был таков: видели, откуда приехал, не видели, куда уехал.
Братья домой вернулись, Ване рассказывают:
– Ну, видели мы чудо, видели диво: об таком молодце и не слыхано, этакой красоты и не видано, словно вот солнцем всё поле осветило, как он выехал. Завтра опять царь назначил всем приезжать. Коли этот молодец опять выедет – достанет он портрет Милолики-царевны!
А Ваня только усмехается.
На другое утро, лишь братья уехали, вышел Ваня в чистое поле, свистнул, крикнул:
– Сивка-Бурка, вещий каурка! Стань передо мной, как лист перед травой!
Прибежал дивный конь и стал перед ним, словно вкопанный. Ваня в одно ушко ему влез, в другое вылез – стал красавцем-молодцем и помчался к царскому терему. Подскакавши, разогнал коня – полетел конь, словно птица, чуть-чуть не достал молодец царевнина портрета. Весь народ так и ахнул.
– Кто такой неведомый молодец? Держи, лови!
А он повернул коня и улетел, словно из лука стрела.
На третий день позвал Ваня своего коня из чиста поля, стал перед ним конь, словно вкопанный. Он бил коня по крутым бёдрам; под ним конь возъяряется, прочь от земли подымается, несёт седока выше леса стоячего, только ниже облака ходячего. Подскакал к высокому терему, все двадцать венцов перелетел и умчался, у народа с глаз пропал. Только-только успел Ваня портрет да ширинку царевнины на лету сорвать.
Приехал Ваня домой; сидит, братьев дожидается, будто нигде и не был. Вернулись братья, рассказывают:
– Нынче тот самый молодец перескочил все двадцать венцов и портрет царевнин сорвал. Приказал царь, чтоб из всего царства весь молодой народ к нему завтра на пир собирался:
