– Его кремируют. Я стар.
– Вы экипажник. Вас в любом случае кремируют. Только колонисты попадают в банки.
– Я наполовину экипажник, – сказал Хесус Пьетро, которому в самом деле хотелось поговорить и не было нужды что-либо скрывать от без пяти минут покойницы. – Когда мой, как ты могла бы выразиться, псевдоотец достиг семидесятилетнего возраста, он стал нуждаться в инъекциях тестостерона. Только выбрал другой способ получить их.
Девушка была озадачена, потом, судя по выражению лица, пришла в ужас.
– Вижу, ты поняла. Вскоре после этого его жена, моя мать, забеременела. Должен признать, они растили меня почти как экипажника. Я люблю их обоих. Я не знаю, кем был мой отец. Он мог быть мятежником или вором.
– Для вас в этом нет разницы, полагаю, – сказала девушка зло.
– Нет. Вернемся к Сынам Земли, – резко произнес Хесус Пьетро. – Ты совершенно права. Мы в них более не нуждаемся ни как в источнике пополнения органов, ни в других целях. Ваша группа мятежников была самой большой на Горе Погляди-ка. Оставшихся мы тоже переловим.
– Я не понимаю. Банки органов теперь не нужны, ведь так? Почему не огласить этот факт? Будет всепланетный праздник!
– Вот именно поэтому мы не оглашаем. Что за сентиментальные мыслишки! Нет, банки органов не устарели. Просто нам будет нужен меньший запас сырого материала. А как способ наказания за преступления банки по-прежнему важны!
– Ах ты, мерзавец! – Полли сильно покраснела, в голосе слышалась ледяная ярость. – Решив, что нас убивают зря, мы можем обнаглеть. В этом причина?
– Вы умираете не зря, – терпеливо объяснил Хесус Пьетро. – С тех пор как была сделана первая пересадка почки между идентичными близнецами. С тех пор как Ландштейнер в тысяча девятисотом году выделил основные группы крови. Что ты знаешь о машине в подвале Кейна?
– Я предпочту не отвечать.
– С тобой трудно иметь дело.
Впервые девушка улыбнулась:
– Я это уже слышала.
Собственная реакция ошеломила Хесуса Пьетро. Вспышка восхищения, за которой последовал горячий прилив желания. Внезапно эта грязнуля-колонистка превратилась в единственную девушку во Вселенной. Хесус Пьетро удерживал на лице каменное выражение до тех пор, пока прилив не схлынул. На это ушло несколько секунд.
– Как насчет Мэттью Ли Келлера?
– Кого? Я имею в виду…
– Ты предпочитаешь не отвечать. Полли Турнквист, ты, вероятно, знаешь, что на этой планете нет сыворотки правды. В корабельной библиотеке имеются инструкции по изготовлению скополамина, но никто из экипажа не разрешит мне применить его. Я разработал иные методы. – Хесус Пьетро увидел, как она напряглась. – Нет-нет. Никакой боли. Если бы я применял пытки, меня самого отправили бы в банк органов. Я лишь предоставлю вам приятный отдых.
– Кажется, понимаю. Кастро, из чего вы сделаны? Вы сами наполовину колонист. Что заставляет вас держать сторону экипажа?
– Должен быть закон и порядок, мисс Турнквист. На всей Горе Погляди-ка только одна сила представляет закон и порядок, и эта сила – экипаж.
Хесус Пьетро нажал кнопку.
Лишь когда Полли ушла, он расслабился и проанализировал случившееся с ним. Заметила ли девушка эту вспышку желания? Как неловко получилось! Но она могла посчитать, что он просто рассердился. Да, так она и подумала.
В лабиринте коридоров Полли вдруг вспомнила Мэтта Келлера. Ее царственный облик, предназначенный для пары реализаторов, конвоировавших ее, смягчился при этой мысли. Зачем бы Хесусу Пьетро интересоваться Мэттом? Ведь тот даже не состоял в организации. Значит ли это, что он ускользнул?
Тем вечером все вышло странно. Ей понравился Мэтт. Заинтересовал ее. И внезапно… Ему, должно быть, показалось, что Полли его отшила. Что ж, сейчас это не имеет значения. Но Реализация должна была его отпустить. Он был всего лишь подставным лицом.
Кастро. Зачем он рассказал все это? Являлось ли это частью «лечения в гробу»? Что ж, она продержится, сколько сможет. Пусть Кастро ломает голову, кто мог знать правду о рамроботе номер сто сорок три. Она никому ничего не рассказала. Но пусть Кастро нервничает.
Девушка оглядывалась в приятном удивлении, рассматривая изогнутые стены, потолок с выцветшей и облупившейся краской, винтовые лестницы, свалявшийся, высохший бурый ковер из комнатной травы. Она посмотрела, как пыль разлетается вокруг ее ног, провела руками по обшарпанным коралловым стенам. Ее новый ниспадающий джемпер яркой расцветки словно светился во мгле заброшенного дома.
– Все это очень странно, – сказала она.
Мужчина снял руку с ее талии и повел вокруг.
– Вот так они и жили, – сказал он с той же певучестью голоса, типичной для экипажа. – По дороге к озеру ты посмотришь на их дома из машины.
Мэтт улыбался, наблюдая, как они поднимаются по лестнице. Он никогда не видел двухэтажного кораллового дома; пузыри было слишком трудно надувать, и второй этаж часто оседал, если не соблюдалась точная разница в давлении. Почему эти двое не посетили Плато Дельта, если хотят узнать, как живут колонисты?
Впрочем, зачем им? Их собственная жизнь куда интересней.
До чего же странный народ. Их трудно понимать, не только из-за говора, но и потому, что некоторые слова означают совсем другое. Даже лица у них другие: с раздутыми ноздрями и высокими выдающимися скулами. По сравнению с людьми, знакомыми Мэтту, они казались хрупкими, с недоразвитыми мускулами, но с такой грациозностью, что Мэтт усомнился в мужественности мужчины. Они ходили с таким видом, словно владели всем миром.
Заброшенный дом оказался сплошным разочарованием. Когда прогуливающаяся парочка экипажников, рассматривая окружающее словно в музее, зашла внутрь, он решил, что все потеряно. Но если повезет, они пробудут наверху еще какое-то время.
Мэтт бесшумно вышел из темноты лишившегося двери чулана, подобрал их корзину для пикника и на цыпочках побежал к двери. Там имелось место, где можно спрятаться, а спрятаться надо было раньше.
Он перелез через низкую каменную стену, держа корзину в одной руке. У края бездны находился трехфутовый гранитный выступ. Мэтт уселся, скрестив ноги и прислонившись к каменной стене. Голова оказалась на дюйм ниже верха стены, а ноги – в футе от сорокамильного обрыва в ад. Он открыл корзину.
Там было более чем достаточно для двоих. Он съел все: яйца, сэндвичи, заварной крем в тюбиках, термос супа и пригоршню оливок. Потом спихнул ногой корзину и пластиковые обертки в бездну. Проследил за их падением.
Любой может увидеть бесконечность, посмотрев вверх ясной ночью. Но только в маленьком мире Горы Погляди-ка можно увидеть бесконечность, глядя вниз.
Нет, это не настоящая бесконечность. Хотя ночное небо – тоже не настоящая. Можно выделить несколько ближайших галактик; но если даже Вселенная конечна, взгляду не удастся проникнуть в нее далеко. Мэтт видел кажущуюся бесконечность, глядя прямо вниз.
Он видел падение корзины. Все меньше и меньше. Исчезла.
Пластиковая обертка. Порхает, снижаясь. Исчезла.
Больше ничего, только белый туман.
Далеко в будущем явление нарекут «трансом Плато». Это
