За ужином Ларри имел случай наблюдать странные отношения Джорджа и Луизы. У нее вошло в привычку говорить о супруге в его присутствии так, будто тот не слышит.
– Что там Джордж с вином возится? Он неисправим! Иногда я удивляюсь, как он по утрам из кровати выбирается. Такого копуши еще поискать.
– Вино на столе, дорогая.
– И салфетку не заправил. Вот увидите, весь галстук в соусе измажет.
Джордж покорно засунул салфетку за воротник и сквозь толстые стекла очков покосился на Ларри:
– Это что-то с чем-то, а?
Эд к еде едва прикоснулся – Ларри перехватил тревожный взгляд Китти на тарелку мужа. Тем временем Луиза отчаянно сокрушалась по поводу карточек на бензин:
– Говорят, норму увеличили, но все равно – четыре галлона в месяц! На таком далеко не уедешь.
– Боюсь, плохи наши дела, – ответил Ларри. – В смысле, дела этой страны.
– Только не надо ныть! – воскликнула Китти. – Вспомните, как это было страшно, когда каждый день беспокоишься, живы твои близкие или нет.
После ужина Эд ускользнул, не сказав ни слова. Луиза и Джордж уселись «играть в пелманизм», за которым привыкли коротать вечера. Луиза раскладывала карты рубашками вверх на длинном столе в библиотеке.
– У Джорджа на удивление хорошая память на игральные карты, – заметила она. – Видимо, оттого, что он так часто разглядывает географические.
Китти и Ларри, оставив их вдвоем, сбежали в Западную гостиную – маленькую, уютную, с семейными портретами поверх зеленоватых обоев и глубокими креслами, обитыми вощеным ситцем. Пару секунд Китти молча смотрела на Ларри, и он тоже молчал, боясь спугнуть эту чудесную близость.
– Ну, – произнесла она наконец.
– Кажется, он не в лучшей форме.
– К врачу идти не хочет. Вообще не хочет никого видеть. – А с тобой он как? – спрашивает Ларри.
– Добрый, нежный и любящий. Ты видел, какой он с Пэмми. Но в основном предпочитает быть один.
– И чем он тогда занимается?
– Не знаю. По-моему, ничем. Просто думает. А может, даже не думает. А хочет побыть один, чтобы отключиться.
– Похоже на нервный срыв.
– В лагерях ему пришлось пройти через ад. Четыреста одиннадцать дней он провел в наручниках.
– Господи! Бедняга.
– Я уже не знаю, что и делать. – Она то и дело стискивала руки и потирала их, словно пытаясь избавиться от невидимого пятна. – Ты поможешь нам, Ларри?
На милом лице застыла немая мольба, выдающая горе, которое невозможно облечь в слова.
– Я попробую поговорить с ним, – пообещал Ларри. – Но захочет ли он говорить со мной?
– Уж если не с тобой, то больше ни с кем.
– Ты говоришь, он ищет работу.
– На самом деле нет. Конечно, он понимает, что должен зарабатывать на жизнь. Но едва ли в нынешнем состоянии его кто-нибудь наймет.
Ларри задумчиво кивнул.
– Я так его люблю, Ларри, – а мы спим в разных спальнях. Это он так хочет. – В ее глазах блеснули слезы. – А я даже не знаю почему.
– Китти!
– Думаешь, это я виновата?
– Нет. Не ты.
– Мы так долго были в разлуке. Я-то думала, что уж этого он, по крайней мере, захочет.
– Попробую с ним поговорить, – повторил Ларри.
– Прямо сейчас! Пойди к нему прямо сейчас.
– Ты знаешь, где он?
– Да. – Она смутилась и опустила глаза. – Я иногда слежу за ним, на всякий случай. Скорее всего, он в часовне.
– В часовне!
– Там нас венчали, помнишь?
– Конечно, помню.
– Он сидит там в одиночестве. Иногда по нескольку часов.
– Посмотрим, что я смогу сделать. – Ларри поднялся с кресла.
* * *Из дома в часовню можно было попасть по коридору второго этажа, переходящего в мостик над входом во внутренний двор. Под сводами было темно, лишь над алтарем теплился одинокий огонек.
– Есть здесь кто?
– Ларри? – отозвались из темноты.
– Да, это я.
Эд, лежавший на дубовых стульях для прихожан, поднялся и пошел навстречу другу.
– Тебя Китти прислала?
– Да.
– Милая Китти. Она так старается.
Ларри уже собрался сказать что-нибудь вежливое и сочувственное, но передумал.
– Разобрался бы ты с собой, Эд.
– Вот он, голос разума, – усмехнулся тот.
– Прости. Глупость сказал.
– Нет, ты прав. Но вот какая штука: не уверен я, что смогу с собой разобраться. Но даже если получится, кто разберется с остальным миром?
– Да ну тебя, – хмыкнул Ларри.
– Кругом гниль и бардак.
Перед Ларри возникли полные слез глаза Китти.
– Так не годится, Эд. У тебя жена, у тебя ребенок – а ты валяешься тут и предаешься отчаянию в свое полное удовольствие.
– Ну-ка, ну-ка. – Голос Эда помрачнел. – Это слова Китти?
– Это не слова Китти. Это мое мнение. Мы с тобой пятнадцать лет знакомы. Ты мой лучший друг. Ты – человек, которым я восхищаюсь больше всех на свете. По сравнению с тобой я пустое место.
– Только ля-ля не надо.
– Зачем мне врать? Я был на том пляже, Эд. Я так струсил, что не мог пошевелиться. Думал, так и окаменею на той проклятой гальке. Меня мутило от страха, прямо парализовало – и тут я увидел тебя.
– Не надо, Ларри, – предостерег Эд.
Но Ларри было уже не остановить.
– Я будто ангела увидел. Свистят пули, рвутся снаряды, а он как по парку гуляет. Ты уходил и возвращался, спасая жизнь за жизнью, и каждый раз, отходя от лодки, рисковал собственной головой. И, видя это, я понял, что не боюсь. Ты был моим ангелом, Эд. Благодаря тебе я поднялся, дошел до баржи и выжил. Покуда жив, я не забуду того дня. В тот день ты спас и меня тоже. Клянусь, ты заслужил свой Крест Виктории. Ты сотню таких заслужил. Ты хоть понимаешь, что это значит? Бог был с тобой в тот день, Эд. Я знаю, что ты не веришь в Бога, но поверь мне: на том пляже Он был с тобой. А не со мной, хотя я в Него верую. Он оставил меня в ту секунду, когда я шагнул из баржи в море мертвецов. Бог был с тобой, Эд. Почему? Я объясню. Потому что ты вручил себя Богу, а Бог знает своих. А я не смог себя отдать. Испугался. Вцепился в свою ничтожную жизнь. Думал только о себе. Ты ступал среди ангелов, и Господь увидел тебя и возлюбил тебя. И потому, что Он возлюбил тебя и защитил тебя, ты не имеешь права отчаиваться. Ты обязан любить себя, хочешь ты того или нет. Выбор ты уже сделал – на пляже Дьепа. Теперь это твоя жизнь. Так что очнись и живи.
Ларри раскраснелся, он шумно дышал, яростно теребя свои кудри.
– Вот это речь. – В голубых глазах Эда мелькнула искра. – Ты хоть слово услышал?
– Я услышал все.
– Разве я не прав? Ты ведь знаешь, что прав.
Эд потянулся, вскинув руки вверх, в сумрак, и принялся беспокойно расхаживать взад-вперед.
– Говоришь, я потерял право отчаиваться? Но мы с тобой живем в разных мирах. Я в другом мире, далеко за чертой отчаяния.
– А почему ты живешь в другом мире, не там, где я?
– Не
