– Carignan, Mourvèdre, Grenache Noir.[27]
Открыл еще одну бутылку.
– Seulement Mourvèdre,[28] – отметил де Набан.
Втроем они выпили полторы бутылки. Вернулась женщина в фартуке и унесла тарелки. Парень бурчал себе под нос, ворочая гаечным ключом. Дети, потеряв интерес к гостю, снова принялись хихикать у стола. Собаки завалились спать.
После обеда месье де Набан встал из-за стола с довольным видом:
– Maintenant nous allons visiter le vignoble.[29]
Его усатый друг остался в доме. Его, как выяснилось, зовут Вивье, он ученый – историк и в свое время учился в Оксфорде.
Виноградники оказались в прекрасном состоянии. Крохотные зеленые ягодки едва завязались. В общей сложности владения составляли почти пять гектаров и позволяли производить до десяти тысяч бутылок в год.
Эд приступил к обсуждению по существу: количество, цена, способ транспортировки. Для начала он решил приобрести десять ящиков прошлогоднего урожая для пробных поставок. Цена оказалась бросовой, и Эд неожиданно для себя предложил чуть больше. Месье де Набан возражать не стал.
Вернувшись в дом, хозяин ушел искать свои приходно-расходные книги, оставив Эда в компании своего молчаливого друга.
– Как я понял, вы учились в Оксфорде, – произнес Эд по-английски.
Старик кивнул и внезапно улыбнулся так тепло, что концы его усов дрогнули.
– Вам по душе наше местное вино?
Он говорил негромко и отчетливо, с приятным акцентом. – Весьма, – ответил Эд.
– Далеко вас занесло.
– Куда дела, туда и я.
Месье Вивье разглядывал его внимательным взором.
– Незачем так далеко ехать за хорошим вином, – заметил он. – Англичан обычно устраивает то, что делают в Бордо.
– Тут дешевле.
Месье Вивье кивнул и добавил:
– А вы в курсе, что находитесь на земле bons hommes?[30]
– Нет, – удивился Эд, – а что за bons hommes?
– Их еще называют альбигойцами.
– Ах да, конечно!
Прежде ведь Од был сердцем земли, некогда принадлежавшей альбигойцам: Каркассон, Монсегюр, Альби. Говорят, во время осады Безье перебили двадцать тысяч еретиков. Но все это теперь далекое прошлое.
– Не слышал, чтобы катаров называли bons hommes, – сказал Эд.
– Это самоназвание, – пояснил месье Вивье. – Их секта во многом так и осталась непонятой.
Вернулся месье де Набан с большим гроссбухом.
– Насколько я помню, они считались еретиками, – сказал Эд. – Папа еще объявлял на них Крестовый поход.
– Верно. Позвольте спросить, вы сами верующий человек? – Меня воспитывали в католической вере, – ответил Эд, – но, боюсь, я некоторым образом отпал.
– Отпали? Вы больше не верите?
– Я больше не верю.
Месье де Набан, не понимавший по-английски, затараторил что-то другу на местном диалекте.
Месье Вивье повернулся к Эду:
– Он говорит, вы приехали за вином. Мне не следует утомлять вас опасными глупостями былых времен.
После вина и поездки по солнечным виноградникам Эд пребывал в благодушном настроении.
– Что за опасные глупости?
– Я о вере bons hommes, – объяснил месье Вивье. – Предмете моих научных интересов.
Месье Набан вскинул руки, словно оставив попытки сдержать друга, отложил гроссбух и потянулся погладить собаку.
– Позвольте все-таки спросить, – обратился месье Вивье к Эду. – Почему вы больше не верите? Возможно, вы задались вопросом, как добрый Господь мог создать злой мир?
– Вроде того.
– Но вы не пошли дальше. Вы не сделали следующий шаг, хотя он и очевиден.
– Простите, – Эд растерялся, – я, кажется, его не уловил. – Он в том, что мир зла был создан злым богом.
Эд рассмеялся: шаг действительно очевидный.
– А, да. Это вполне логично.
– Многие вещи становятся логичными, стоит лишь открыть свой разум им навстречу. Этот мир – тюрьма. В глубине сердца все мы знаем, что здесь нам не место. Мы ищем свободу, сэр. Вы ищете свободу, сэр.
– Я бы с радостью поискал свободу, – ответил Эд, – если бы понимал, где ее искать.
– Вы понимаете. Внутри вас есть Божья искра. Единственная свобода – в духе.
– Кажется, вы знаете обо мне больше, чем я сам.
Месье Вивье воспринял это как упрек.
– Простите меня. Мой друг подтвердит, стоит мне взяться за эту тему, я абсолютно забываю о манерах. Англичане очень ценят хорошие манеры.
– Только не я, – заверил Эд. – Мне куда интереснее этот злой бог.
Маленький человечек просиял:
– Вас это не шокировало?
– Абсолютно нет.
– Тогда позвольте продолжить. У каждого человека есть врожденное желание найти смысл жизни. Мы жаждем смысла, и любви, и порядка. Возможно, вы тоже?
– Возможно, я тоже.
– И нашли вы смысл, и любовь, и порядок?
– Нет.
– Конечно нет. Вы живете в мире зла, созданном злым богом. Вы bon homme в mauvais monde[31].
Месье де Набан с тихим стоном закатил глаза. Очевидно, это представление он видел уже не впервый раз.
– Я – хороший человек? – спросил Эд. – Я катар?
– Названия не важны, – ответил старик. – Важна лишь истина.
– И истина в том, что наш мир зол?
– Этот мир создан и управляем силой, которую bons hommes называют rex mundi. Князем мира сего.
– И этот князь – злой?
– Мы это знаем, – кивнул старик, – по делам его. Это мир зла. Все материальное есть зло. Наши тела – зло. Но дух наш ищет добра, имя которому любовь. Все несчастья человечества – плод страданий духа, запертого в телесной клетке.
Сознавая всю нелепость ситуации, Эд тем не менее отдавал себе отчет, что воспринимает слова коротышки на полном серьезе. Отчасти из-за твердой уверенности, звучащей в его мягком серьезном голосе. Отчасти из-за того, что месье Вивье, казалось, читал в сердце Эда.
– Я правильно понимаю, – спросил он, – вы и сами придерживаетесь веры катаров?
– Нет. Я никакой веры не придерживаюсь. Я историк. Я изучаю верования тех, кого давно уже нет. Но разум мой открыт.
– У катаров был ответ? Как выбраться из этой ловушки?
– Bons hommes учили, что мы должны отвергнуть этот мир и освободить наш дух.
– Как?
– Мне следует объяснить вам? Если тело – это тюрьма для духа, как освободить дух?
– Умереть?
– Умереть телом, – ответил старик. – Умереть для мира. – А после смерти?
– После смерти – жизнь.
– Откуда мы это знаем?
– Мы знаем это, потому что в нас есть искра Божья. Она – источник наших страданий. Она же – доказательство вечной жизни.
Услышанное поразило Эда сильнее, чем он готов был признать. Впервые ему предложили теорию сущего, не противоречащую его опыту. Этот ужас, эта тьма – всего лишь мир, где мы живем. Бог, который создал подобный мир и в которого Эд так и не смог поверить, – злой бог. Вот в это Эду верилось легко, даже слишком. Оказывается, боль, что сопровождала каждый его день, означает тоску по освобождению!
И все же получалась какая-то чепуха. Очередное суеверие, сляпанное в ответ на неутолимое человеческое стремление обрести смысл в бессмысленном мире.
– Но почему папа назвал катаров еретиками? К чему их было уничтожать?
– А отчего власть ненавидит свободу? Неужели непонятно?
– Почему они звали себя bons homes?
– Они считали себя настоящими христианами. Утверждали, что Римская католическая церковь погрязла в скверне, в то время как они открыты чистой вере, которую проповедовал Иисус Христос. Они не искали ни власти, ни славы, ни церковных чинов, ни пышных
