– Увольнение Ледюка ничего не решало. Просто те же проблемы были бы переложены на кого-то другого. Ледюки в этом мире всегда будут находить сочные пастбища. Если не в полиции Квебека, то в полиции другой провинции. Или в частном детективном агентстве. Нет. Хватит – значит хватит. Этому нужно было положить конец, и людям, которых он успел коррумпировать здесь, в Квебекской полиции, пришлось бы усвоить, что его философия более неприемлема.
– Как же вы собирались это сделать, сэр?
Он посмотрел на нее внимательно и с легким недоумением:
– Я правильно тебя услышал? Ты предполагаешь, что я мог остановить его пулей посреди ночи?
– Я должна спросить, – сказала Лакост. – А вы – ответить. Я не веду пустые разговоры.
– И я тоже, – сказал Гамаш, откидываясь на спинку кресла. – Ты думаешь, я способен на хладнокровное убийство?
Она помедлила, глядя ему в глаза.
– Да, думаю.
Они долго сидели молча, глядя друг на друга.
– Если уж на то пошло, я думаю, что тоже на это способна, – добавила Лакост.
– При соответствующих обстоятельствах, – произнес Гамаш, задумчиво кивнув.
– Oui.
– Вопрос в том, что считать соответствующими обстоятельствами, – сказал Гамаш.
– Вам, вероятно, стало ясно, patron, что Серж Ледюк выигрывает. Он уже испортил кадетов выпускного курса. Вы сами сказали, что они неисправимы…
– Я сказал, почти неисправимы. Я еще не махнул на них рукой.
– Тогда почему вы сами не преподаете на выпускном курсе? У вас пока только первокурсники.
– Верно. Я дал старшим кое-что получше. Человека, который может научить их большему, чем я.
– Жана Ги? – спросила она, даже не пытаясь скрыть сомнения.
– Мишеля Бребёфа.
Изабель Лакост замерла. Будто что-то ужасное вползло в комнату и она не хотела привлекать его внимание.
Наконец она заговорила:
– Известного предателя?
– Пример, – поправил ее Гамаш. – Наглядный пример того, к чему может привести порча. Она забрала у Мишеля Бребёфа все, что было для него важно. Коллег, друзей, самоуважение. Карьеру. Семью. Он потерял все. Серж Ледюк обещал кадетам власть и вознаграждение. Мишель Бребёф – реальный образец того, что на самом деле происходит с коррумпированными офицерами полиции.
– Он знает об этом?
– Он знает, что получил шанс искупить свою вину. Закрыть ворота.
Изабель слегка наклонила голову набок, не поняв аллюзию.
– А что, если он не станет и пытаться искупать вину? – спросила она. – Что, если он видит в этом шанс вернуться? Что, если он вернулся к прежнему и нашел здесь благодатную почву для себя? Вас не тревожит, что соединение Мишеля Бребёфа, Сержа Ледюка и кадетов, которые легко поддаются на их уловки, может обернуться катастрофой?
– Конечно тревожит! – рявкнул Гамаш, но тут же взял себя в руки. Он посмотрел на нее острым взглядом, в глубине которого таился гнев. – Даже не думай, что это не тревожит меня каждое мгновение каждого дня. Но как тушат пожар? Другим пожаром.
– Управляемым огнем, – уточнила Изабель Лакост и повторила, понизив голос: – Управляемым.
– Ты намекаешь, что я потерял управление?
– Из академии вывозят тело в морг, а ваши кадеты освистывают вас. – Она вздохнула. – Да, мне кажется, вы потеряли управление. И пожалуйста, знайте: я говорю это с глубочайшим уважением к вам. Если кто и мог бы решить проблемы академии, то только вы.
– Однако ты считаешь, что я усугубил ситуацию?
Она открыла рот и тут же закрыла его.
– Я не собираюсь сидеть здесь и рассказывать тебе, что убийство Сержа Ледюка входило в мои планы, – сказал Гамаш. – Или что я думал хоть о чем-то отдаленно похожем. Но я не отступлю. Ты никогда не убегала от трудностей, Изабель. Даже когда могла. Даже когда тебе следовало так поступить, чтобы спасти себя.
Он улыбнулся, глядя на нее темно-карими глазами. Ей вспомнилось, как он смотрел на нее, когда умирал на полу заброшенной фабрики, а она, Изабель, отчаянно пыталась остановить кровь. Отовсюду раздавались автоматные очереди, пули крошили стены вокруг, в воздухе висела пыль, слышались крики и стоны умирающих.
Она оставалась с ним. Держала его за руку. Слушала то, что могло (и оба это знали) стать его последними словами: «Рейн-Мари».
Он передал это имя Изабель Лакост. А с ним – свое сердце и душу. Все свое счастье и просьбу о прощении. «Рейн-Мари».
Гамаш выжил. И Изабель не пришлось передавать его последние слова адресату.
– Я не убегу и сейчас, – сказал он. – Мы доведем дело до конца.
– Oui, – сказала она.
– Мы попадали в переделки и похуже, правда, Изабель?
Она улыбнулась:
– Попадали. По крайней мере, кадеты не вооружены и не стреляют в нас. Пока.
Гамаш хрипловато хохотнул:
– Я попросил шефа полиции забрать все боеприпасы из оружейной комнаты. Оружие остается, но стрелять будет нечем.
Ее улыбка померкла.
– Я шутила. Неужели вы и вправду ожидаете бунта в таком масштабе?
– Я не ожидал убийства, – ответил Гамаш. Еще никогда он не был так серьезен. – Кадеты должны быть в безопасности. Единственное, что опаснее убийцы, – это убийца, загнанный в угол. В данном случае он загнан в угол внутри академии. И нужно сделать так, чтобы в его распоряжении не могло оказаться оружия.
– Или армии, – сказала Лакост, вспоминая реакцию аудитории. – Серж Ледюк имел немало сторонников.
– Верно. Но ты видела хоть каплю скорби?
Этот вопрос застал Лакост врасплох, и после краткого размышления она отрицательно покачала головой:
– Нет.
– Нет, – подтвердил Гамаш. – Проблема с пузырьками с державных уст.
– С державных уст?
– Их всех ждет эта же судьбина, – сказал Гамаш. – Если бы Жан Ги был здесь, он бы оценил эти слова по достоинству.
– Еще одно стихотворение? – спросила Лакост, не сомневаясь, что так оно и есть.
– Мм, Джонатан Свифт[39].
Он протянул ей папку, которую извлек из ящика стола.
– Что это?
– Пистолет, который я держал приставленным к виску Сержа Ледюка, – ответил Гамаш. – Прочти и скажи мне, что ты думаешь.
Лакост взяла папку и поднялась:
– Merci. Прочитаю. Есть какой-нибудь свободный кабинет?
– Зал заседаний напротив.
– Отлично.
Хотя она и встала, Гамаш остался сидеть. Поняв намек, Лакост опустилась на прежнее место:
– Что-то еще?
– Кое-что политического свойства, но найти убийцу это, к сожалению, не поможет, – сказал Гамаш. – Некоторые соображения по руководству отделом. В особенности таким известным, как отдел по расследованию убийств.
– Да?
– Должно быть видно, что правосудие совершено.
– Согласна.
Старая мудрость, даже затертое клише, а Гамаш не имел склонности фонтанировать банальностями. И если говорил что-то подобное, то в качестве преамбулы.
– «Правосудие должно быть не только совершено, – процитировала Лакост, – но и должно быть видно, что оно совершено». Вы это к чему? Мне следует созвать пресс-конференцию?
– Что ж, это неплохая мысль, однако я имел в виду кое-что более конкретное. Это Полицейская академия Квебека. Все преподаватели – бывшие полицейские, или полицейские в отпуске, как инспектор Бовуар, или люди, работающие в полиции по контракту. Я – бывший глава отдела по расследованию убийств. Твой бывший босс.
И тут старший инспектор поняла.
– Получается, что Квебекская полиция расследует Квебекскую полицию.
– В деле об убийстве.
Она кивнула, обдумывая это:
– Вы считаете, что я должна обратиться к старшему суперинтенданту Брюнель и попросить, чтобы она
