– Нет предположения, кто мог ее сделать? – спросила Хуэйфэнь.
– Не-а. Нет. Сделано от руки. И неудивительно. В те времена не так много людей занимались спортивным ориентированием.
«Зато сейчас – целые толпы», – подумала Амелия и спросила:
– А что вообще это такое – ориентирование?
Как и Хуэйфэнь, она нашла определение в Интернете, но эта девица была главой местного клуба, в который входили она, ее брат и два кузена, и могла рассказать что-нибудь такое, о чем не прочтешь в Википедии.
– Это как мусорная игра[53], – объяснила девица. – Только вместо письменных указаний и всяких загадок у нас имеются компас и карта. Некоторые точки помечены, и мы должны как можно скорее до них добраться. Мы называем их контрольными пунктами.
– Значит, это соревнование? – спросила Хуэйфэнь.
– Да. Прикольно то, что самый короткий путь между точками не всегда самый быстрый. Мы должны сообразить, какой маршрут наилучший. А потом мы стартуем.
Амелия подумала, знает ли эта девица, что такое «прикольно».
– Участники должны быть в хорошей спортивной форме, – заметила Хуэйфэнь.
– А мы в хорошей форме. Бегаем сломя голову, и не всегда по дорогам или даже тропинкам. В основном по пересеченной местности. Через поля, через леса, вверх-вниз по склонам, через реки. Это жесть! Становишься таким накачанным!
Вот что такое «жесть», она, кажется, неплохо понимала.
– И что происходит, когда ты находишь этот, как его, контрольный пункт? – спросила Хуэйфэнь.
– Мы оставляем там маленький флажок и маркер, чтобы показать, что мы тут были, а потом бежим к следующему пункту. Не понимаю, почему ориентирование на местности не пользуется популярностью.
У Амелии была на этот счет одна идея. Впрочем, виртуальная игра по ориентированию определенно набирала популярность.
– Вам известно что-нибудь об истории ориентирования в этом районе? – спросила Хуэйфэнь. – Кто здесь был первым? С кого все началось?
– Да почти ничего не известно, – покачала головой девица. – Оно вообще зародилось еще до Первой мировой войны, это я знаю, и оно было связано с военной подготовкой. Ребята любят послушать о таких вещах. Они воображают себя на поле боя. Но как начиналось конкретно здесь – не знаю. Интерес к ориентированию то затухает, то возвращается.
Она задумчиво посмотрела на карту.
– Красиво, правда? Тот, кто это сделал, должно быть, любил ориентирование. Но знаете, тут есть и странности. Например, метки из разных времен года. А что здесь за пирамида?
Она показала в правый верхний квадрант карты.
Амелия снова посмотрела на карту. Пирамида была на ней самой большой странностью. Остальное можно было объяснить, но пирамиду…
– Это какой-то символ ориентирования? – спросила она.
Девица покачала головой:
– Я про такой не знаю. Что там находится? Все равно что?
Хуэйфэнь вызвала карту района на своем айфоне. Они склонили головы над экраном, и она увеличила изображение, потом уменьшила.
Никакой пирамиды не обнаружилось, что и неудивительно. На том месте вообще ничего не было. Один лес.
– Может быть, это палатка, – предположила Амелия.
– Или холм. Гора, – сказала девица, возбуждаясь.
Но Хуэйфэнь, вглядываясь в экран своего айфона, отрицательно покачала головой:
– Non. Да ладно, может, тут какая-то семейная шутка, как снеговик и корова.
– Наверняка, – сказала Амелия.
Она отхлебнула из здоровенной белой кружки. Четверной «Тим Хортонс». Совсем не похож на кофе, но по вкусу чем-то напоминает детские угощения. Сладкий и насыщенный. Она посмотрела через стол и почти увидела там своего отца. Он привез ее в «Тимми», как он называл «Тим Хортонс», после занятий по фигурному катанию. Он весь такой неотесанный, а она в розовом костюмчике с блестками. Сидит с прямой спиной.
Он давал ей глоток своего четверного. Предостерегал: «Только матери не говори».
Она и не говорила. Никогда. Эту тайну она хранила до сих пор.
Больше девице сказать было нечего, да и перерыв ее подошел к концу. Она вернулась к своей работе – беготне от клиента к кофемашине и к прилавку с пончиками.
Хуэйфэнь показала на свой рот, и Амелия схватила салфетку и отерла с губ клубничное варенье и сахарную пудру.
Они сидели на солнце, льющемся сквозь окно, и смотрели на парковку перед «Тимом Хортонсом» в Кауансвилле. Солнце отражалось от снега, льда и лужиц, которые появлялись под его лучами. Мир снаружи блестел, как серебро, золото и бриллианты, а внутри ресторана пахло дрожжами, сахаром и кофе, здесь стоял аромат еще беззаботного детства.
– И что теперь? – спросила Амелия.
– Профессор Шарпантье говорил, что карту нарисовал человек, который разбирался в подобных делах, – сказала Хуэйфэнь.
– Картограф, – кивнула Амелия. – Интересно, кто делал тогда, в начале двадцатого века, карты этой местности.
– Кто-то, наверное, делал, – сказала Хуэйфэнь.
Две молодые женщины посмотрели друг на друга.
К картам они относились как к чему-то само собой разумеющемуся и никогда не думали, что, прежде чем составить их, кому-то нужно было обойти все холмы и речки.
– Есть какой-нибудь государственный картографический комитет? – спросила Хуэйфэнь и снова взялась за свой айфон.
А Амелия – за свой. Смартфон стал компасом ее поколения, навигатором по жизни.
Они принялись молча двигать пальцем по экрану, соревнуясь, кто скорее найдет ответ.
– Есть геологическое ведомство, – сказала Амелия. – Они делают карты.
– Это федеральное, – откликнулась Хуэйфэнь. – Ищи дальше.
Минуту спустя Амелия подняла голову:
– Топонимическая комиссия Квебека?
Хуэйфэнь кивнула:
– Я думаю, там наша следующая остановка. Здесь, в Кауансвилле, есть административное здание.
– Но здесь сказано, что топонимический департамент был организован только в тысяча девятьсот семидесятых.
– Читай дальше.
Амелия принялась читать.
– А!
– А! – передразнила ее Хуэйфэнь. – Идем.
Они сложили карту и вышли, помахав молодой женщине за прилавком, которая быстро и ловко обслуживала клиентов.
Хуэйфэнь вела машину, пока Амелия вводила координаты административного здания в навигатор, запрашивая кратчайший маршрут.
Их поиск, пусть и поверхностный, позволил обнаружить, что, хотя топонимическая комиссия существовала только с 1977 года, правительственные чиновники вели картографические работы с 1912-го, нанося на карты квебекские города, деревни, горы, озера и реки и давая им официальные названия.
– Хотите знать, кому принадлежал этот дом в начале двадцатого века? – спросил чиновник муниципалитета в Сен-Реми.
Двое молодых людей кивнули.
– Зачем?
Заметив, что Жака обозлил этот вопрос, Натаниэль поспешил вмешаться.
– Учебный проект, – сказал он. – История района. Это ведь открытые сведения, верно?
Клерк согласно кивнул:
– Но с поиском вы намучаетесь.
– Почему?
– Наши архивы по собственности охватывают более двухсот лет, – сказал клерк. – Однако не все они оцифрованы.
– Тогда где они? – спросил Натаниэль.
– На карточках. В подвале.
– Ну конечно, где же еще, – пробормотал Жак.
Клерк открыл деревянную дверь и включил свет. Загорелась голая грязная лампочка, свисающая с потолка на подозрительно старом проводе, и осветила лестницу, ведущую вниз.
– Не снимайте курток, – посоветовал клерк.
– Там холодно? – спросил Натаниэль.
– И не только холодно. Перчатки вам тоже понадобятся.
Он поморщился и разве что не перекрестился, провожая взглядом двух молодых людей, спускающихся по деревянным ступеням.
Они остановились на земляном полу, снимая с лица реальную или воображаемую паутину. Вдоль стен из шлакобетона стояли ряды металлических шкафов с записями по собственности и собственникам. Где-то среди этих материалов находилась карточка со сведениями о том, кто владел домом, в котором сейчас размещалось бистро.
Так они узнали бы, кто
