– Черт, – сказал Жак, оглядывая шкафы.
– Вы обратились не в тот департамент, – сказала секретарша, усталого вида женщина средних лет.
В приемную заходили в основном жители с жалобами. Они обвиняли лично ее в налоговых счетах, рытвинах на дорогах, отключении света, а одна мать двадцать минут кричала на нее, потому что ее ребенок заболел корью.
– Мы хотим выяснить, кто нарисовал эту карту, – сказала Хуэйфэнь, пододвигая бумагу по затертому столу к усталой женщине.
– А я хочу, чтобы вы поняли, – сказала секретарша, отодвигая бумагу назад. – Мне. Это. Все. Равно.
– Но офис топонимической комиссии находится здесь, верно? – спросила Амелия.
Женщина посмотрела на нее с отвращением и перевела взгляд на менее неприятную из двух посетительниц. На китаянку.
– Комиссия дает названия, – объяснила она. – Мы не делаем карт.
– А раньше делали? – спросила Амелия, однако на этот раз женщина даже не удостоила ее взглядом.
– Мы все-таки можем поговорить с кем-нибудь из комиссии? – спросила Хуэйфэнь и улыбнулась секретарше, у которой был иммунитет против хорошего настроения.
– Разумеется.
– Да, – сказала Амелия. – Кто бы сомневался.
Женщина подняла трубку и нажала на кнопку:
– Тут с вами хотят поговорить. Нет, я не шучу. Одна китаянка. Да не смейтесь, это правда.
Повесив трубку, она показала на зону ожидания и вернулась к своим делам.
– Я превратилась в невидимку, – сказала Амелия, когда они сели.
– Для тебя это, видимо, в новинку, – заметила Хуэйфэнь, и Амелия улыбнулась.
После нескольких минут ожидания Хуэйфэнь спросила:
– Почему ты подала заявление в академию? Ты не очень-то подходишь для работы в полиции.
– А ты? Китаянка?
Хуэйфэнь улыбнулась:
– Да, но китаянка с пистолетом подойдет для чего угодно.
Амелия рассмеялась, и секретарша неодобрительно посмотрела на нее.
– Не помню точно, почему я подала заявление, – сказала Амелия. – Наверное, напилась или накурилась.
Домовладелица с широко расставленными жирными ногами, с сигаретой, дрожащей в желтоватых пальцах. А на экране телевизора – женщина в форме, женственная и уверенная в себе.
Тогда Амелия увидела два варианта своего будущего.
– Я не думала, что меня примут, – призналась она. – И ты права, я не подхожу для полиции. Я ни для чего не подхожу. Могла не подойти и для академии.
– Академия – это не так уж плохо, – сказала Хуэйфэнь. – Почему ты меня не послушала?
– Что? Когда? Я тебя слушаю.
– Я не про сейчас. Я про первый прием у коммандера. Помнишь, я тебя предупреждала держаться от него подальше.
– Тогда я не поняла, кого ты имеешь в виду – коммандера или Ледюка.
– Ну, теперь-то ты знаешь.
Амелия кивнула. Она всем сердцем жалела, что тогда не знала того, что знает теперь.
– Ты догадываешься, кто его убил? – спросила она у Хуэйфэнь.
– Герцога? Нет.
– Но ты, вероятно, хорошо его знала.
– С чего ты взяла?
– Мне показалось, вы близки.
– Близки? С Герцогом? – переспросила Хуэйфэнь. – С ним никто не был близок. Мы, как и ты, делали, что нам говорили. Ты когда-нибудь оставалась с ним наедине?
– Нет.
Но готка покраснела, и Хуэйфэнь поняла, что Амелия солгала. Помедлив, она легонько прикоснулась к руке Амелии. Словно мотылек сел на кожу, а потом взлетел.
В этот момент секретарша встала и огляделась. Заметив движение китаянки, она покачала головой. Дело было еще хуже, чем она думала.
– Он примет вас сейчас. Первая дверь направо по коридору.
* * *– Merde, – сказал Жак.
Он склонился над выдвинутым ящиком и бросил взгляд вдоль длинного ряда шкафов, уходящих в темноту.
– Не представляю, как мы найдем записи по этой недвижимости. Они тут даже не в хронологическом порядке, а в алфавитном. Охренеть!
Натаниэль придерживался аналогичного мнения.
Хуже того, кантоны не признавали деревню Три Сосны как отдельное поселение. Здесь не было ни одного упоминания о Трех Соснах.
А еще хуже было то, что Жак все больше злился. Ему было скучно. Он проявлял нетерпение. И Натаниэль понимал, что это значит. Когда Жаку надоест ругать систему архивации, он станет искать другую мишень.
– Ты прав, – сказал Натаниэль. – Поскольку они тут в алфавитном порядке, мы можем искать по фамилиям погибших, пока не найдем совпадения.
Натаниэль вытащил свой айфон и нашел фотографию витража и списка под ним.
– Вероятно, парень на витраже – один из них. Если будем искать по фамилиям, то, наверное, найдем кого-нибудь, кто жил в этом доме в тысяча девятьсот четырнадцатом году.
Жак кивнул, то ли не понимая, то ли не желая признавать, что эта мысль родилась не в его голове. На самом деле он сейчас думал о том, как здесь темно и холодно. Размышлял о том, что прячется по углам. Что свисает сверху. И как им выбираться отсюда, если начнется пожар. Или землетрясение. Или если огромный паук, который жил здесь много лет в покое…
Что-то прикоснулось к его лицу, и он дернулся, замахал руками, принялся бешено стряхивать с головы то, что там могло оказаться. Потом надел шапку и перчатки и неохотно принялся за работу.
Неподалеку от него неприкрытая голова Натаниэля склонялась над шкафом, его пальцы резво, чуть ли не лихорадочно перебирали карточки.
* * *Месье Бержерон, старший по топонимике района, был лысеющим, педантичным, сухощавым человеком. Его кабинет тоже казался лысым и строгим, без каких-либо личных вещей, кроме пыльной плексигласовой таблички, поздравляющей его с тридцатилетием службы на благо Квебека. За спиной месье Бержерона висела детальная, во всю стену, карта района.
Маленький сухощавый человек вцепился пальцами в край стола, словно птица на насесте, и наклонился вперед.
Громко вздохнув, он перевел взгляд с карты на китаянку, потом на готку.
– Тюркотт. – Он снова вздохнул. – Где вы это нашли?
– В стене в Трех Соснах, – сказала Хуэйфэнь.
– Где?
– В деревне, – пояснила Амелия.
Он на мгновение растерялся, затем опустил взгляд на карту.
– Тюркотт, – повторила Хуэйфэнь. – Так звали человека, который ее нарисовал?
– Oui, oui, – мечтательно произнес Бержерон.
– А как вы узнали? – спросила Амелия.
Ее и забавляла, и раздражала реакция этого человека. Карта не только увлекла, но и поглотила его. Он словно провалился куда-то между тонкими топографическими линиями и застрял там. К собственной радости.
– Ошибиться невозможно, правда? – сказал он с уверенностью эксперта, удивленного тем, что никто не видит то, что очевидно для него. – Можно прикоснуться?
Молодые женщины закивали, не распространяясь о том, что несколькими минутами ранее к карте прикасался пончик с вареньем.
Месье Бержерон протянул руку, и его тонкий палец завис над бумагой, словно в попытке ее оживить, как у Адама на фреске Микеланджело в Сикстинской капелле.
Когда палец наконец опустился, это произошло так изящно, так интимно, что Амелии захотелось отвернуться.
Она чуть было не сказала, что это не оригинал, а ксерокопия, но передумала. Этот человек прекрасно отличал копию от оригинала. И тем не менее то, что он видел, сразило его наповал.
– Тюркотт был картографом? – спросила Хуэйфэнь.
– Не просто картографом. Антони Тюркотт стал отцом всей современной квебекской картографии. Он организовал департамент, который занимался картографированием и наименованием всего в провинции. Это произошло в начале девятисотых. Он был гигантом. Он признавал связь людей с тем местом, где они живут. Говорил, что
