– И он никогда не объяснял этого?
– Его никто не спрашивал. Он прислал карту с названиями, но название этой маленькой деревеньки никто сразу не заметил. Только годы спустя.
– Тогда почему вы думаете, что он не сделал и других ошибок? – спросила Хуэйфэнь.
Месье Бержерон посмотрел на нее обиженным и даже слегка возмущенным взглядом, словно мысль еще об одной ошибке Антони Тюркотта казалась ему немыслимой.
– Все-таки он был человеком, – подсказала она, – невзирая на всю последующую мифологизацию.
– Антони Тюркотт больше не совершал ошибок, а ту, что он совершил… с ней он остался навечно, выбрав ее как место упокоения, – произнес Бержерон отрывисто.
Амелия хотела напомнить, что Тюркотт также не показал на карте Три Сосны, но в последний миг передумала. Она подозревала, что это случилось не по ошибке.
– В биографии не упоминаются ни жена, ни дети, – заметила Хуэйфэнь.
– Верно. Никаких сведений о семье нет. Это не значит, что у Тюркотта ее не было, просто записи утрачены. Как видите, нам почти ничего не удалось найти про него.
Статья в энциклопедии и в самом деле умещалась в несколько строк.
– Вы можете показать нам Стропила на карте? – спросила Хуэйфэнь.
Месье Бержерон смущенно посмотрел на нее:
– К сожалению, нет.
– Только не говорите мне… – начала Хуэйфэнь.
– Ее больше не существует, – пояснил Бержерон. – Когда ошибка была обнаружена, деревню переименовали по решению местных жителей. Но потом деревня исчезла.
– Исчезла? – переспросила Амелия.
– Такое случается, – сказал Бержерон. – Поселения возникают вокруг какого-то промышленного предприятия, а когда предприятие умирает, то умирает и поселение.
«И теперь Стропила, как и Три Сосны, не остались на карте даже крохотной точкой», – подумала Амелия.
Жак задвинул ящик в шкаф с такой силой, что Натаниэль подпрыгнул.
Руки его задрожали, дыхание участилось, зрачки расширились, он опустил голову, но прежде заметил, что Жак повернулся и смотрит вдоль длинного-длинного ряда шкафов. И его взгляд останавливается. На нем, Натаниэле.
Младший кадет вернулся к карточкам, продолжая лихорадочно перебирать их в поисках той, на которой содержался нужный ответ. Однако Жак пошел в его сторону не просто так. Его терпение кончилось, и он увидел, что можно заняться чем-то поинтереснее.
«Пожалуйста, ну пожалуйста», – думал Натаниэль, продолжая перебирать карточки. Но глаза больше не видели написанных там слов, и он замер, ожидая толчка, щипка, удара. Грубого слова. А то и чего похуже.
Однако, не дойдя до него нескольких шагов, Жак остановился. Его задержал знакомый вибрирующий звук. И он, как собака Павлова, не смог не прореагировать и достал свой айфон.
Его лицо осветилось экраном.
– Где «Т»?
– Здесь, – сказал Натаниэль, отступив на несколько шкафов. – А что?
Но Жак не ответил. Он нашел ящик и стал просматривать карточки, бормоча:
– Тюркотт, Тюркотт. Вот один. Нет, не он.
Несколько минут спустя Жак сделал шаг назад, пока еще слишком озадаченный, чтобы раздражаться.
Телефон Хуэйфэнь зазвонил.
– Жак прислал эсэмэску из архива. Антони Тюркотта нет.
Амелия снова вызвала фотографию с витражом на экране своего айфона. Прокручивая список, стала читать имена.
– И здесь нет Тюркотта.
– Вы уверены, что нашу карту нарисовал Антони Тюркотт? – спросила Хуэйфэнь.
– Абсолютно, – ответил месье Бержерон.
– Тогда почему мы не можем его найти?
«И почему, – подумала Амелия, – все, что имеет отношение к Антони Тюркотту, исчезает?»
Глава двадцать восьмая
– Salut, Арман. – Мишель Бребёф поднялся из-за стола в своем кабинете. – Прошу прощения. Коммандер.
В воздухе повеяло холодком.
Бребёф с преувеличенной вежливостью протянул руку, и Гамаш пожал ее, а затем представил заместителя комиссара Желина.
– Из КККП. – Бребёф показал на маленький значок на лацкане пиджака Желина. – Я обратил на вас внимание в коридорах. Вы здесь, чтобы обеспечить беспристрастность следствия?
Желина кивнул, и Бребёф обратился к Гамашу:
– Вижу, ты по-прежнему поступаешь правильно.
Холодок стал пощипывать.
– Мы и на тебя надеемся в этом смысле, – сказал Гамаш и увидел, как дрогнуло лицо Бребёфа. – Это возможно?
И прежде чем тот ответил, двое вошедших сели. Гамаш положил ногу на ногу и устроился поудобнее.
– У нас к тебе несколько вопросов, Мишель.
– Меня уже допрашивали, но я всегда рад быть полезным. Приблизились к ответу, кто убил Ледюка?
– Подбираемся, – ответил Гамаш.
Он посмотрел на Желина, который с интересом слушал их диалог.
Сказать, что между ними двумя существует неприязнь, было бы серьезной недооценкой. Воздух так пропитался ядом, что стало трудно дышать. Большую его часть излучал Бребёф, но и Гамаш от него не отставал. Неприязнь скрывалась под тонким, потрескавшимся налетом любезности. Но запах давно загнивших отношений просачивался сквозь трещинки.
Все гипотезы офицера КККП о том, что эти двое вступили в сговор с целью убийства Сержа Ледюка, мигом исчезли. Он сомневался, что эти люди в состоянии выдержать друг друга десять минут, а о составлении плана и его реализации и говорить было нечего.
– Насколько хорошо вы знали Сержа Ледюка? – спросил Желина.
– Я слышал о нем, конечно. Когда его перевели сюда, я еще служил в Квебекской полиции. Его назначили вторым лицом в академии под руководством этого старого идиота. Но фактически всем заправлял Ледюк.
– Вы в то время были старшим офицером, – заметил Желина. – Суперинтендантом.
Мишель Бребёф слегка кивнул в знак согласия.
– Вы, наверное, не помните, но мы однажды встречались, – сказал Желина. – Много лет назад, на одном из консульских мероприятий.
– Правда?
Ответ прозвучал вежливо, но по тону было ясно, что Бребёф не помнит и не желает вспоминать. Поль Желина, вероятно, присутствовал в качестве одного из множества гостей. А вот Мишель Бребёф всегда запоминался. Невысокий человек, занимавший много пространства не потому, что требовал его, а потому, что излучал властность.
Сам того не желая (а может, и желая), он повсюду становился центром внимания.
Единственной другой известной Желина персоной, способной так же сразу и естественно становиться центром внимания, был человек, сидящий рядом с ним. Но Арман Гамаш обладал и другими качествами, которых Бребёф не имел.
Если Гамаш хотел, он мог становиться незаметным. И, судя по всему, он решил стать незаметным в данный момент.
Арман Гамаш сидел молча. Словно черная дыра образовалась в кабинете.
В каком-то смысле это обескураживало больше, чем энергия, исходящая от человека по другую сторону стола.
– Значит, вы его знали, – сказал Желина.
– Сержа Ледюка? Нас представляли несколько раз по разным официальным поводам. Когда я приходил сюда с обращением к выпускникам и на парадах. Но обычно он был на занятиях с кадетами, а я – на подиуме.
Не очень скромное напоминание о разнице в их положении.
– А когда вы приняли предложение преподавать здесь, ваши отношения возобновились?
– С вашей стороны это намеренная дезинформация, – весело сказал Бребёф, хотя его веселость не распространялась на серые, зимние глаза.
Желина подумал, что они похожи на уличную слякоть. Не вода и не снег. Промежуточное состояние. Мартовские глаза.
– Возобновлять было нечего. Мы почти не знали друг друга, но да, когда мы оказались здесь в одной компании, мы познакомились немного поближе.
– Вы говорите так, будто у вас не оставалось иного выбора.
– Правда? Нет, ничего такого я не имел в виду.
– Насколько хорошо
