И еще одно, пожалуй, самое худшее – из города вывезли плащаницу Христа.
Утрата всех этих реликвий – это не просто разграбление Церкви. После этого изменился характер города, словно у него из груди живьем вырвали сердце.
Паломники, путешественники, которые формировали экономику, коммерцию, мировую торговлю, больше не приезжали сюда. Они направлялись в Венецию и Рим. Константинополь погряз в нищете, стал похож на попрошайку у ворот Европы. Зоя стиснула кулаки так сильно, что ногти впились в ладони и из ран выступила кровь. Если бы Джулиано умер тысячу раз, это все равно не искупило бы потери. Этому нет и не может быть прощения. Будет только кровь, кровь, еще больше крови!
Глава 39
То, что Зоя Хрисафес обещала разузнать о его матери, было, конечно, замечательно, но это далеко не все, что можно было сделать. Джулиано заглянул в другие районы города, ища людей, которые знали, кто куда переехал во время изгнания. Он занимался этим в свободное время, исполнив долг перед Венецией. К концу месяца, в течение которого Зоя обещала узнать ответы на его вопросы, Джулиано посетил холм, с которого, по словам Анастасия, можно было увидеть весь город.
Венецианцу не составило труда найти это место, и, как и было обещано, вид оттуда открывался поистине великолепный. Кроме того, оно было надежно защищено от западных ветров. Воздух был напоен ароматами. Внизу раскинулся цветущий виноградник – именно оттуда доносилось нежное, сладкое благоухание. Спустя какое-то время Джулиано понял, что мягкий свет заходящего солнца, отражающийся в морских водах, вызывает у него ностальгию. Он прищурился, всматриваясь в даль. Рябь на небе, похожая на чешую, напомнила Джулиано о доме. А на северо-востоке перистые облака походили на развевающийся на ветру конский хвост, сквозь который проглядывали косые лучи заходящего солнца.
Следующим вечером Джулиано вернулся на это место и обнаружил там Анастасия. Лекарь повернулся к венецианцу и улыбнулся, но некоторое время хранил молчание, словно море, раскинувшееся перед их глазами, было более красноречивым.
– Восхитительное место, – сказал наконец Джулиано. – Наверное, было бы несправедливо, если бы оно принадлежало кому-то одному.
– Эта мысль не приходила мне в голову, – улыбнулся Анастасий. – Ты прав, это место должно быть доступно всем, кто может видеть, а не болванам, которые ни на что не способны. – Он покачал головой. – Извини, это было слишком грубо. Я весь день общался с глупцами и сейчас немного взвинчен.
Джулиано неожиданно обрадовался тому, что Анастасий не безупречен. Прежде евнух обескураживал его, хотя венецианец понял это только теперь. Джулиано невольно улыбнулся.
– А ты знал семью Агаллонов в Никее? – спросил он.
Анастасий ненадолго задумался.
– Помню, как отец упоминал это имя. Но он лечил многих.
– Он тоже был лекарем? – поинтересовался Джулиано.
Анастасий смотрел вдаль.
– Да. Он научил меня всему, что я знаю.
Он замолчал, но Джулиано догадался, что есть еще что-то, какие-то глубоко личные воспоминания, которые очень дороги евнуху, но сейчас, когда все осталось в прошлом, ему больно об этом вспоминать.
– А тебе нравилось учиться? – спросил венецианец, чтобы отвлечь собеседника от раздумий.
– О да! – Лицо Анастасия вдруг оживилось, глаза загорелись, губы приоткрылись. – Очень нравилось – сколько себя помню. Отец не интересовался мной, когда я появился на свет, но, как только я начал говорить, стал обучать меня разным премудростям. Помню, как помогал ему в саду, – продолжал евнух. – По крайней мере, я думал, что помогаю. Скорее всего, на самом деле я лишь докучал отцу, но он никогда мне об этом не говорил. Мы вместе ухаживали за растениями, и я запоминал их названия, как они выглядят, как пахнут, какую часть нужно использовать, корень, листья или цветки, как собирать их и как хранить, чтобы они не потеряли своей целительной силы.
Джулиано представил, как отец учит маленького мальчика, повторяет снова и снова, спокойно и терпеливо.
– Мой отец тоже меня учил, – сказал венецианец, отчетливо видя картины своего детства. – Рассказывал о венецианских островах и проливах, гаванях, где расположены верфи. Он брал меня с собой, чтобы я мог посмотреть на работу корабелов, увидеть, как они закладывают кили, как крепят стойки и ребра, потом – шпангоуты, конопатят, устанавливают мачты.
Все то же самое: человек учил своего ребенка тому, что любил сам, навыкам, с помощью которых зарабатывал себе на хлеб. Джулиано помнил все это так отчетливо… Рядом с ним всегда был отец, а не мать.
– Он знал каждый порт от Генуи до Александрии, – продолжал венецианец. – Мог рассказать об их достоинствах и недостатках.
– А он брал тебя с собой? – спросил Анастасий. – Ты видел эти места?
– Некоторые из них.
Джулиано вспомнил тесноту корабельных кают, морскую болезнь; вспомнил незнакомую Александрию, жару, лица арабов, непонятный язык.
– Это было страшно и замечательно, – сказал он печально. – Думаю, бóльшую часть времени я замирал от страха, но скорее бы умер, чем признался бы в этом отцу. А куда твой отец брал тебя?
– Это случалось очень редко, – ответил Анастасий. – Чаще всего мы с ним осматривали стариков, у которых были сердечные болезни или застой жидкости в легких. Но я помню первого в своей жизни покойника.
Джулиано удивленно посмотрел на него:
– Покойника? И сколько же тебе тогда было?
– Лет восемь. Нельзя бояться покойников, если ты хочешь стать лекарем. Мой отец был мягким, очень добрым человеком, но тогда заставил меня увидеть, из-за чего умер пациент.
Анастасий замолчал.
– И что же это было?
Джулиано попытался представить себе ребенка с серьезными серыми глазами, хрупким телосложением и нежным ртом.
Анастасий улыбнулся.
– Человек погнался за псом, стащившим у него обед, споткнулся, полетел кубарем – и сломал себе шею.
– Ты выдумываешь! – воскликнул Джулиано.
– Вовсе нет. Это было первым уроком по анатомии. Отец показал мне мышцы спины и кости позвоночника.
Джулиано был потрясен.
– А вам разрешили все это проделать? Это же человеческое тело!
– Нет, не разрешили, – ухмыльнулся Анастасий. – Но я никогда этого не забуду. Я до смерти боялся, что нас поймают. Я зарисовал все внутренние органы, чтобы мне больше никогда не пришлось делать ничего подобного.
Последние слова он произнес с грустью.
– Ты был единственным ребенком в семье? – спросил Джулиано.
Анастасий вдруг растерялся.
– Нет. У меня был… есть брат. Надеюсь, он еще жив.
Евнух явно смутился и рассердился на себя, словно не собирался этого говорить. Он отвернулся.
– Я уже некоторое время не получаю от него вестей.
Джулиано не хотел лезть ему в душу.
– Твой отец, должно быть, гордится тобой, ведь ты лечишь самого императора. – Он сказал это просто, констатируя факт, а не для того, чтобы польстить.
Анастасий расслабился.
– Наверное, гордился бы.
Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Некоторое время евнух молчал. Он повернулся к морю и уставился в даль.
– Агаллоны – члены твоей семьи? Ты поэтому их разыскиваешь?
– Да. – Джулиано и не думал этого скрывать. –
