отмотать на пару дней назад. И перед тобой, как в «Матрице», — две таблетки. Одна — грусть, тоска, хмарь — ну, вот это все, что у тебя сейчас на лице написано. А другая — все как раньше: улыбочки, подколы, пробежки в парке по утрам. Ты бы что выбрала?

— Вторую, — без колебаний ответила Олеся.

— Тогда выплюнь ту и выпей эту, прямо сейчас! — посоветовал Барковский. — Ты что, не видишь, что он для тебя сейчас играет?

— Не ври… — ответила Олеся, но как-то неуверенно.

Да, Барковский врал. Он знал, что делает и зачем. И он продолжал:

— Он двадцать раз спросил, придешь ты или нет. Взял с меня слово, что притащу.

Олеся молчала, но Миша понял, что его слова подействовали. Тогда он встал и начал стоя скандировать:

— Го-ша! Го-ша!

Его крик подхватил весь класс, и Довженко услышал. Перчаткой перехватил шайбу, пущенную игроком противника, и погнал ее к чужим воротам. Тут и Олеся не выдержала. Вскочила и закричала на весь зал:

— Гошка, давай!

И Довженко мощным броском загнал шайбу в ворота. Потом подъехал к бортику и помахал Олесе. Она была счастлива…

…На одном из верхних этажей заброшенного недостроя собрался одиннадцатый класс. Все, кроме Шориной, сидели парами. Все что-то старательно писали. А когда закончили, Барковский обошел всех и собрал листы с заполненными таблицами.

— Барк, а что, нельзя было по электронке сбросить? — спросил Худяков. — На фига ему надо было, чтобы мы от руки писали?

— Может, ему образец твоего почерка нужен, — Барковский пожал плечами.

— Зачем? Я Насте записок с угрозами не писал.

— Может, ты ей любовные письма писал, — предположила Шорина.

— Господи, кто сейчас письма пишет на бумаге? — возразила Суворова. — Одни эсэмэски.

— Да, где вы, мастера эпистолярного жанра? — Худяков начал свой очередной клоунский монолог. — Ветер времени безжалостно сдул вас с карты истории. Гаджеты убили романтику! Кстати, Суворова, давай я тебе любовные письма писать буду, хочешь? Вот прямо пером, при свете лучины, как Горький!

— На острове Капри, — добавила Белодедова.

— Хочу, — разрешила Кристина. — Пиши, Руся.

— Смотри только, чтобы они Коле на глаза не попались, Сирано де Бержерак недоделанный, — заметила Мелкова.

— А что Коля? — удивился Худяков. — Он разве читать умеет?

Между тем Барковский сложил таблицы в папку, ее убрал в сумку и сказал:

— Ладно, годится. Давайте теперь форум по-быстрому, и по домам. Завтра контрольная по алгебре, и вообще…

Юров, который в игре не участвовал, сообщил:

— Я пошел.

И направился вниз. Но Барковский его окликнул:

— Макс, погоди! На два слова.

Они спустились этажом ниже, остановились.

— Слушай, я все понимаю… — начал Барковский.

— Ты о чем?

— Ну… До моего прихода ты был лидером класса — как ты, наверно, думаешь. На самом деле все тебя боялись, ты же весь такой «special»…

— По-русски говори.

— Если по-русски, завязывай ревновать, Макс. Ребята к тебе отношение не поменяют, если ты будешь в обиженного мальчика играть.

— И зачем же тебе, Барк, надо, чтобы я в твоем коллективе тусовался? — спросил Юров. — Чего ты ко мне лезешь? То в «Спарту» вашу сраную играть, то форум какой-то изображать… Я-то тебе зачем? Вон у тебя целое стадо, только свистни!

Барковский сменил доверительный тон на более жесткий.

— Мне ты на хрен не нужен. А вот им — да. Они не стадо, они, как ты верно сказал, коллектив. И у них сейчас сложный момент. Они хотят быть вместе, вот как кулак, в котором все пальцы вместе, понимаешь? А ты как заусеница, Макс. За все цепляешься. Неприятно.

Юров усмехнулся:

— Интересно, что ты о них в третьем лице. «Они», «у них»… Ты чужой! Это ты заусеница, Барк. Ты! И смотри, как бы я тебя… не отстриг.

Он повернулся и ушел. А Барковский вернулся к классу. И увидел, как Худяков подобрал с пола чей-то мобильник.

— Гляди-ка, у Юрова труба выпала, — сообщил он. — Я догоню.

Но Барковский решил иначе:

— Не надо! Давай мне. Мы с ним встречу забили через полчаса, я передам.

Худяков протянул ему мобильник, и Барковский спрятал его в карман. После чего открыл форум:

— Что у нас плохого?

— Это ты нам скажи, — предложила Суворова. — Ты же с участковым подружился.

— С участковым все нормально, — ответил Барковский. — Отнесу ему ваши таблички, и он отстанет. Всё?

И тут внезапно поднялся Марат:

— Я беру слово.

Все глядели на него. Он некоторое время мялся, потом заявил:

— Короче, мне нужны деньги. Много.

Худяков усмехнулся:

— Насмешил! Кому они не нужны?

Барковский сформулировал вопрос иначе:

— Сколько тебе нужно и зачем? Правило форума, забыл?

Марат снова замялся, но отступать было уже поздно. И он сказал:

— Я… болен. Я слепну.

Все замерли. Только Худяков не удержался и пробормотал:

— Здравствуй, жопа, Новый год…

…А капитану Крюкову в это время снился кошмар. Этот кошмар преследовал его уже год, снился почти каждую ночь. Вот и теперь он видел, как они с Аней Липатовой — еще вовсе не советником третьего класса, а таким же капитаном, как он сам, с его любимой и желанной Анькой, сидят в салоне ее машины. Хотя это неправильно сказать — «сидят», потому что они страстно обнимаются. Между поцелуями Крюков расстегивает блузку Ани, затем застежку лифчика… Аня глухо стонет… Вот она высвобождает руки, стаскивает с пальца обручальное кольцо…

— Погоди, я сниму… — шепчет. — Не могу так…

А он торопит, не может терпеть:

— Перестань, что за чушь… Иди ко мне…

Она и не возражает, она готова… И вдруг вскрикивает:

— Игорь!

Крюков думает, что она хочет его остановить, а ведь он практически раздел ее.

— Сколько лет я терпел, Липатова, имей совесть!

И тут Аня кричит:

— Игорь! Она смотрит!

Крюков оборачивается и замирает: прямо перед

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату