Развернувшись, домашний питомец по кличке Герцог быстрым шагом отправился к двери, ведущей в подвал, куда никогда не доносились звуки сверху благодаря высоко развитым строительным технологиям и современным шумоизоляционным материалам. Вот и в тот день, в моменты поочерёдной казни членов семьи, стены дома избавили Линду от раздирающих душу криков дочерей при виде вскрытого фонтанирующего кровью отцовского горла.
Она никак не могла найти бутылку эксклюзивного вина, которое её мужу подарил один из спонсоров его нового ток-шоу. Рыская между полупустыми коробками на стеллажах Линда наткнулась на деревянный ящик с восемью запечатанными бутылками тридцатидвухлетней выдержки. Сэм открывал новую бутылку каждый раз, когда по телевидению транслировали большую игру между главными претендентами на чемпионский титул. Из двенадцати бутылок в ящике оставалось восемь. В двух случаях Сэм допил бутылку ещё до конца матча от радости, которая переполняла его с первых минут, когда лондонская команда открывала счёт. Третью он также высушил досрочно, сидя на иголках от переживаний, что соперники вот-вот сравняют счёт, а четвёртую постигла ничтожная участь – лицезрев на табло четыре-ноль в пользу французского Пари Сен-Жермен Сэм психанул и разбил в дребезги почти что нетронутый экземпляр. Напиток богов бережно хранился на полках винного погреба тридцать два года, дожидаясь того дня, когда один балбес из Лондона разобьёт эту бутылку.
На сей раз пятую бутылку пришлось доставать в день, который из праздничного превращался в траурный, а за столом не оказалось никого, кроме главы семейства со вскрытым горлом, и младшей дочери на полу с утраченным некогда присущим ей румяным ликом.
Слегка протерев тряпкой пыль с бутылки, Линда неторопливо отправилась вверх по лестнице, которую в отсутствии окон освещала лишь одна лампочка, подвешенная над ступеньками на самом пороге подвала.
Система Герцога приступила к анализу информации, полученной через камеру и микрофон за последние десять минут. Среди всех записанных медиа файлов пристальному анализу подверглась звуковая дорожка:
«– Ладно. Я пошла за вином, в подвал. А то на валерьянку для нашего папы никаких денег не хватит».
Затем последовал повторный анализ фрагмента:
«– Ладно. Я пошла за вином, в подвал…»
«… Я пошла за вином, в подвал…».
«… Я пошла …, в подвал…».
Герцог направлялся к двери подвала, продолжая удерживать клинок ножа своими стальными холодными пальцами. «Холодными». В прямом смысле. Такому хладнокровию, с которым робот расправлялся с хозяевами, позавидовали бы даже самые отъявленные маньяки, которые сидя в камере смертников, дожидаются дня, когда приговор будет приведён в исполнение.
Линда пристально всматривалась в очертания лестницы попадавшей под тусклое освещение покрытой паутиной лампочки. Из-за толстого слоя паутины лампочка извергала очень слабое свечение. Осторожно опускавшиеся на ступеньки её ноги своим давлением заставляли каждую доску издавать скрип, порой затяжной, слышимый лишь в подвале. Линда придерживалась за перила при каждом шаге. Она оставляла незаметный в тусклом свете отпечаток подошвы на фоне небольшого слоя скопившейся пыли. Между проёмом и дверью отсутствовали какие-либо щели, через которые могли бы мелькать тени приближавшихся к двери членов семьи, … или Герцога. Ни теней за дверью, ни звуков сверху. Насколько изменилась обстановка по ту сторону мрачноватого подвала, Линда могла узнать, лишь открыв эту дверь, которая была последним, что отделяло её от некогда ручного андроида, а ныне «дикого» и «строптивого» киборга. Она переложила бутылку в правую руку, зажимая тёмную стеклянную горловину мизинцем и безымянным пальцами. Остальные пальцы уже легли на дверную ручку, готовясь надавить на неё. Левой рукой Линда потянулась за нитью. Она дёрнула за нить, свет погас. Наступил мрак. Наедине с глухой темнотой она оставалась секунду, которой хватало, чтобы на смену абсолютной тьме пришёл дневной свет. Её пальцы сдвинули дверную ручку, вращая её до упора. Она ощутила, как дверная ручка упёрлась до конца. Затем она оттиснула дверь от проёма. Лучи света, исходившие от люстры в коридоре, осветили силуэт Линды и края лестничных ступенек по сторонам от неё. Но они не осветили лицевую часть корпуса Герцога, выросшего на пороге. Его стальной лик был скрыт от световых лучей.
Дно стеклянной бутылки столкнулось с порогом, после чего разлетевшиеся в стороны осколки дали безвозвратный выход тридцатидвухлетнему красному напитку. Растёкшееся по полу вино заставляло теряться в своём насыщенном цвете кровавые потоки, исходившие из раны на теле Линды, недолго прожившей вдовой. Разлука с отошедшими в мир иной дочерями и мужем не затянулась.
Западный пригород Лондона. Ресторан «Санта-Роза». Владельцем заведения был высокий пятидесяти четырёх летний мексиканец Агилар Хименез. Он не изменял своим привычкам и всегда носил костюмы светлых оттенков. У него была густая борода и шевелюра средней длины. Золотые перстни и цепочки, одетые на нём, подчёркивали его статус «большого» человека. Даже главарь мексиканского наркокартеля оставался крайне религиозным человеком, как и подобает истинному католику. На его шее помимо цепочки висела тесёмочка с небольшой иконкой, выплавленной из золота, на котором было изображение Святой Марии.
Перелететь через океан его заставили непредвиденные обстоятельства, результатом которых стала поимка его двадцатишестилетнего сына полицией Великобритании. Маркус Хименез пребывал в камере, ожидая суда, на котором ему будут выдвинуты обвинения по ввозу и сбыту наркотиков на территории Великобритании в виде первосортного кокаина, который прекрасно шёл по четыреста пятьдесят фунтов за грамм. Ему грозило от тридцати до пожизненного, и поэтому первый, кого могли предложить Агилару в качестве адвоката, был Альберт Норман.
«Санта-Роза» имел фасад в виде зеркальных окон, которые тянулись от уровня потолка и практически до самого пола. Изготовленные по фирменной технологии в Риме окна сохраняли зеркальное свойство и при внутреннем освещении в тёмное время суток. Изнутри в ресторане преобладали красные и чёрные тона. Пол был устелен багровой плиткой разных оттенков, которые перемешивались, и при этом обеспечивали плавный переход цветовой гаммы, стирая выделяющиеся стыки двух отличавшихся тонов. Стены скрывались за чёрной керамической панелью с изображениями человеческих силуэтов натурального размера в разных формах. Рисунки представляли собой тёмно-красные контуры, образующие образ людей, которые были запечатлены в разных позах. Стены выглядели особенно красиво, так как рисунки на них освещались установленными внутри панелей лампами, точно повторявшими контур рисунка. Потолок заведения покрывала дюжина зеркал громадного размера. Благодаря отражению на потолке, в помещении создавалась иллюзия параллельной реальности. Столы были устелены скатертями, цвет которых можно было бы описать, как пограничный между тёмно-серым и насыщенным красным бархатом.
Это была их третья по счёту встреча. Агилар сидел на противоположном краю стола, покуривая сигару, пока Альберт рассматривал список, оглашая имена свидетелей, напротив которых стояли галочки. Помимо него и Альберта за столом сидел начальник охраны Агилара, который был под два метра ростом, имея весьма внушительные габариты, и столь же внушительную бороду с короткой стрижкой, но не очень коротким шрамом на правом виске. Управляющий рестораном – кузен Агилара по имени Карлос, постоянно суетился над тем, чтобы босс и адвокат имели всё необходимое на столе, а в радиусе восьми столов не было ни единого клиента. Произнеся четвёртую фамилию, Альберт посмотрел на Агилара, снимая очки:
– В своей практике я впервые сталкиваюсь с таким случаем. – Указывая дужкой очков на листок – Двадцать семь свидетелей из тридцати одного отказываются брать деньги. Они всячески стремятся явиться на суд и непременно обо всём рассказать, и, если потребуется, во всех деталях.
Понимая, что
