Его отчаяние способно передать то, что чувствуют техасцы, но едва ли сопоставимо с душевной тяготой Хэмерсли и Уолта Уайлдера. Чтобы выразить их чувства, следует представить человека, опоздавшего на корабль, возвращающийся на родину, где его ждет любимая жена и дети. Причем дело происходит в порту, откуда рейсы бывают «раз в год по обещанию».
Эти двое лучше техасцев осознают степень серьезности возникшего препятствия, и в такой же степени огорчены им. Слишком хорошо ясна им необратимость катастрофы. Не часы, но дни могут пройти до тех пор, пока уровень воды не спадет и возможно станет перебраться через реку, после чего подняться по проходу и возобновить погоню.
Часы, дни… Да один-единственный день, даже час способны решить судьбу дорогих им людей. Пока они взирают с седел на бурный поток, столь жестоко отрезавший их от мира, сердца обоих охвачены печалью, грудь сжимается от боли.
В другой степени и по иной причине, но техасцы тоже страдают. Одни испытывают всего лишь разочарование, но другие – настоящую ярость. Эти последние из числа тех, кто всю жизнь провел в схватках с извечным врагом, мексиканцами, и ненавидит их до глубины души. Они помнят несчастного Фаннина[86] и всеми оплакиваемого Боуи, давшего название их ножам. Иные и сами чудом спаслись от кровавой бойни в Голиаде или резни в Аламо.
С тех самых пор рейнджеры применяют закон «око за око», ища расплаты и зачастую находя ее. Возможно, зачастую месть их обращается на людей, не причастных к этим преступлениям. Но теперь перед ними виноватые, настоящие мексиканские солдаты в мундирах, те самые, кто безжалостно колол пиками и расстреливал их соплеменников в Голиаде и в Сан-Антонио. Целая рота этих негодяев всего в часе езды от них, почти что рукой подать – техасцев уязвляет и бесит мысль, что неприятель может ускользнуть.
И тем обиднее, что причина-то пустяковая: из-за какого-то дождя разбух маленький ручеек. При этом он с таким же успехом отделил их от ненавистного и презренного врага, как море огня.
Молния продолжает сверкать, гром грохочет, воет ветер, ливень не утихает. Нет смысла стоять на берегу вышедшей из берегов реки и как завороженным смотреть на ее стремительное, бурное течение и насмешливые хлопья пены, весело танцующие на поверхности воды. Лучше уж вернуться на покинутое ранчо и воспользоваться укрытием, которое оно способно предложить.
Короче говоря, выбора нет. Покоряясь неизбежности, всадники поворачивают коней и отправляются назад. Каждый хмурит лоб и тупит взор. Все разочарованы, большинство разозлены, как медведь, которому пуля чиркнула по лбу, и тот растеребил больное место до язвы. У них так и чешутся руки убить кого-нибудь или сломать что-нибудь, что подвернутся на дороге.
Но никто и ничто не подворачивается. И гнев их обращается на пленников, предателя и перебежчика. Никогда жизнь обоих не была так близка к концу. Судя по всему, не пройдет и десяти минут, как качаться им на ближайшем суку. Их спасает обстоятельство столь же удачное для них, сколь несчастное для кое-кого другого.
Как раз когда полдюжины рейнджеров собираются под раскидистым пекановым деревом, чтобы сделать из его ветвей виселицу, слышится конское ржание. Это не одна из техасских лошадей, потому как звук доносится не с тропы, но из чащи. Их скакуны откликаются на зов, и в свою очередь получают ответ – причем голос подает не одна лошадь, а три.
Это странное происшествие требует объяснения. Какие тут могут быть кони кроме их собственных? Никто из рейнджеров не может находиться в месте, откуда доносится ржание. Зато теперь туда отправляется целая дюжина. В скором времени разведчики натыкаются на трех лошадей, стоящих под сенью большого виргинского дуба. На них сидят три человека, старающихся укрыться за широким стволом дерева. Пустая затея. Рейнджеры идут на ржание и топот копыт, и берут незнакомцев в плен.
Выйдя на свет, техасцы видят перед собой троих в солдатских мундирах, в форме улан мексиканской армии. Это отряд капрала, посланный Урагой за отставшим предателем. Рейнджеры не знают о данном им приказе, да и не желают знать. Им достаточно того, что в их руках оказались трое злейших врагов, и гнев их, подстегиваемый событиями минуты, перехлестывает через край.
Им нет нужды себя подбадривать – ненависть требует утоления, а эти парни вполне подойдут на роль жертв.
Вернувшись на дорогу, они оставляют позади зрелище, о котором рассказывают товарищам. Это спектакль с ужасным концом. На крепком суку виргинского дуба, перпендикулярно отходящем от ствола, висят трое, мексиканские уланы. Они повешены за шею и покачиваются. Они мертвы!
Глава 63. Раздвоенный след
Техасцы скачут к ранчо. Они все еще негодуют на отсрочку мести – все до единого жаждут ее, узнав о преступлениях уланского полковника. Такая неслыханная жестокость не могла не разжечь в их сердцах негодования самого пылкого свойства.
Жертвой оного стали трое солдат, повешенные на дереве. Но этот эпизод, вместо того, чтобы насытить голод мстителей, только обострил его – так злится тигр, вкусивший крови, но не отведавший мяса.
Рейнджеры вполне осознают ситуацию, в которую их загнал «северянин». Хэмерсли и Уайлдер, расстроенные больше всех, просветили товарищей по пути. Вздувшийся поток не даст выйти из долины, пока не вернется в берега. Отсюда нет другого выхода, кроме узких дефиле вверху и внизу, и оба надежно запечатаны, обрекая отряд на заточение в тюрьме с крепкими стенами. Утесы с каждой стороны неприступны. Даже если люди сумеют подняться на них, лошади останутся внизу, а погоня пешком обречена на провал. Но и человеку не под силу вскарабкаться наверх.
– Даже кошка не забралась бы туда, – говорит Уолт, который за время обитания в долине исследовал каждый ее дюйм. – Придется нам торчать здесь, покуда вода не спадет. Думаю, никого это не огорчает сильней, чем вашего покорного слугу. Но ничего не попишешь.
– Пока не спадет вода? Когда же это будет?
На этот вопрос никто не может дать ответа, даже сам Уайлдер. Мрачные как туча, молчаливые и павшие духом, возвращаются рейнджеры к хакалю.
Два дня проводят они там,
