– Нет. Не дома.
– Где тогда?
Кентуккиец молчит в ответ на этот настойчивый вопрос.
– Неужели вы не задумывались, что опасность, грозящая вашей жизни, может сделать ее несчастной, а ваша смерть причинит ей боль?
– Мое бесчестье еще страшнее, так мне кажется. Не мести я ищу в отношении убийц, но хочу лишь правосудия. Я сделаю это, либо выкажу себя трусом. Я буду чувствовать себя таковым, и всю оставшуюся жизнь стану терзаться угрызениями совести. Нет, сеньорита Адела, очень любезно с вашей стороны беспокоиться о моей безопасности, но я не вправе позволить вам снова спасти мне жизнь, но ценой позора, пренебрежения долгом человечности.
Хэмерсли кажется, что ее совет проистекает из холодного рассудка и безразличия. Знай он, какое безудержное восхищение рвется из груди той, кто дает ему эти советы, то отвечал бы иначе. Вскоре Фрэнк начинает говорить иначе, и смотреть на вещи по-другому. Так поступает и она, до того столь ему непонятная.
– Идите! – восклицает девушка. – Идите, и смойте свои обиды, ищите правосудия для своих павших товарищей и, если получится, наказания для их убийц. Но помните, что если вы погибнете, останется та, кому жизнь будет не мила.
– Кто? – спрашивает молодой человек, сердце которого загорается, а в глазах вспыхивает пламя. – Кто это?
Едва ли стоило задавать подобный вопрос – ответ на него уже следует из пыла последних ее слов. Но он снова повторяет его, на этот раз более спокойным тоном.
Длинные, черные ресницы мексиканки скромно прикрывают ее глаза, когда она произносит собственное имя:
– Адела Миранда!
Переход от бедности к богатству, из темницы к свету, от схватки за жизнь в пучине вод к ощущению твердой земли под ногами – все это ощущения самого приятного и восхитительного свойства. Но они бледнеют в сравнении с безумной радостью, с которой отчаявшийся возлюбленный понимает, что все его беды были надуманны, и страсть – взаимна.
Такая радость теснится в груди Хэмерсли, когда слышит он произнесенное имя. Оно подобно волшебному заклинанию, открывающему пред ним врата рая.
Глава 44. Загадочное послание
Как известно, подозрения Хэмерсли насчет предательства пеона небезосновательны. Более того, они способны показаться пророческими – в тот самый миг, когда Фрэнк беседует с полковником Мирандой, туземец излагает свою историю Ураге.
Последний, получив ценные сведения, не теряет времени – всего несколько секунд, на которые он подходит к портрету Аделы Миранда и стоит, размышляя с торжеством о том, что оригинал той, чье изображение сейчас перед ним, наверняка будет теперь принадлежать ему. Урага не рассчитывает заполучить девушку честным путем, в голове у него только грязные помыслы.
После этого полубезумного обращения к картинке, офицер возвращается за стол, рядом с которым уже расположился Роблес. Оба наполняют стаканы и поднимают тост с церемонностью, резко контрастирующей с демоническим блеском в глазах уланского полковника. На лице его сияет триумф, который мог бы испытывать сатана, порушивший невинность. Он уверен, что на этот раз жертвы от него не уйдут, и он удовлетворит как свою любовь, так и месть.
Урага недолго засиживается за бутылкой в обществе подчиненного. У него есть важное дело, которое следует хорошенько осмыслить – в тишине, наедине с собой. Хотя он часто позволяет адъютанту принимать участие в своих преступных затеях, участие это ограничивается исполнением и дележом добычи. Деспот даже в злодействах, Урага оставляет разработку планов за собой, и хранит секреты даже от Роблеса. Теперь в мозгу его зарождается идея, которой он не намерен делится с сообщником до тех пор, пока не сочтет удобным или необходимым. Не то, чтобы он опасался предательства со стороны адъютанта – они слишком во многом и давно повязаны и способны слишком многое поведать друг о друге. Кроме того, Роблес пусть и наделен отвагой свирепого, звериного типа, не лишен одновременно и толики совести, напрочь отсутствующей у командира, и побаивается последнего. Ему известно, что Хиль Урага, стоит хоть раз его разозлить, не остановится ни перед чем, лишь бы наказать виновного, причем жестоко. Страх этот является источником власти, которую имеет над лейтенантом старший офицер, а также того, что получая значительно меньшую долю добычи от совместных их грабежей, Роблес вполне доволен, или, по меньшей мере, кажется таковым.
Урага, со своей стороны, имеет несколько причин не посвящать подчиненного в свои хитроумные планы. Одна из них кроется в странности его характера. Склад у него своеобразный, ему присуща обостренная до предела скрытность. Свойство это врожденное, или приобретенное, и он им гордится. Ему нравится пользоваться им при малейшей возможности: так вор и сыщик испытывают удовольствие от соревнования в ловкости, с которым не сравнится ни одна награда.
Только что полученные им от подлого погонщика мулов сведения настолько же неожиданны, насколько радостны, и приоткрывают перспективу большого успеха. Теперь полковник способен убить одним ударом двух зайцев: удовлетворить жажду как любви, так и мести. Но удар следует нанести метко. Нужно осмыслить все обстоятельства и принять меры предосторожности, дабы не только избежать провала, но и не допустить огласки, способной вызвать скандал, не говоря уж об иных опасностях.
И действовать нужно быстро, немедленно. Дело слишком деликатное, чтобы медлить, как в части замысла, так и в его исполнении. В общих чертах план уже брезжит пред его мысленным взором – почти с той самой минуты, как пеон закончил свой рассказ. Обдумать остается только детали, но это делать лучше в одиночестве, без помощи адъютанта.
Поскольку время дорого, Урага быстро заканчивает пирушку с подчиненным. Будучи отпущен, последний возвращается в казармы. Едва Роблес уходит, полковник снова садится и закуривает очередную сигару. Несколько минут сидит он молча, устремив глаза к потолку. На лице его блаженная улыбка. Человек неосведомленный мог бы решить, что офицер любуется колечками дыма. Однако на самом деле его занимают менее безобидные помыслы. Напротив, в мрачной улыбке угадывается нечто дьявольское. Урага обдумывает проблему, сочиняет коварный план, который уже в ближайшем будущем принесет зловещие плоды.
По мере того как сигара становится короче, уланский офицер приближается к решению. И когда она превращается в окурок, он выплевывает его, берет со стола колокольчик и звонит до тех пор, пока на призыв не откликается слуга.
– Позови капрала стражи!
Получив сей приказ, слуга удаляется, не сказав ни слова. Вскоре появляется солдат. Переступив через порог, он
