Четыре дня продолжается путешествие. Путники утомлены, измучены, голодны. Но сильнее всего они сами и их кони страдают от жестокой жажды. Скакуны теряют в весе и силе, становятся похожими на ходячие скелеты, едва способные нести седоков.
Куда ведет их мексиканец? Отряд уже углубился в пустыню. Неужели этот поход закончится его гибелью? Весьма похоже.
Кое-кто советует пристрелить ренегата и вернуться назад по собственным следам. Но не все, меньшинство. Большинство кричит: «Вперед!» – и не думает о сиюминутных тяготах. Они обязаны найти кости Уолта Уайлдера и похоронить их! Храбрые, надежные парни – эти техасские рейнджеры! Неотесанные, если судить по наружности, зачастую грубоватые, но сердца у них добрые, как у детей. Это самые преданные друзья, руководит ли ими личная приязнь или чувство чистой воды товарищества. В данном случае их собрат погиб – был жестоко убит, причем при странных обстоятельствах. Именно эта странность бесит их, одновременно обостряя желание предать останки христианскому погребению. Только слабые духом толкуют об отступлении – прочие не допускают даже такой мысли, и их подавляющее большинство.
И вот они гонят коней по голой, безлесной равнине, вдоль берегов рек, горькие и соленые воды которых не пригодны для питья, но так манят к себе людей и животных. Вперед! Вперед!
И в итоге их упорство приносит успех. Перед взором рейнджеров земля начинает вздыматься – определенно это силуэт гор. Но нет, это невозможно! Линия прочерчена на фоне неба горизонтально, без спадов-подъемов. Это не горы, а меса – столовая возвышенность. Льяно-Эстакадо.
Приблизившись, техасцы оказываются в тени угрюмых утесов. Гряда неровная, с множеством выступающих на равнину мысов, образующих то, что на образном языке латиноамериканцев называется ceja[74]. В прогал между двумя такими шипами и ведет их Барбато.
Рейнджеры въезжают радостно, как потрепанные штормом корабли входят в безопасную гавань, потому как внутренняя оконечность впадины представляет собой расселину в отвесной стене, проходящую от ее основания до вершины, с которой низвергается поток пресной воды!
Это ответвление реки Бразос, вдоль берегов которой они следовали некоторое время, найдя ее воду горькой, как желчь. Последнее – результат того, что ее русло прорезают залежи селенита. Теперь же американцы достигли уровня, где ложе потока образует известняк, и вода, прозрачная, как хрусталь, кажется им вкуснее шампанского.
– Туда, наверх лежит наш путь, – говорит проводник-перебежчик, указывая на проем в каньоне, через который река низвергается со столовой возвышенности на равнину.
Однако в ту ночь рейнджеры остаются на месте. Спешить некуда – их задача погрести кости мертвеца, а не вырвать из лап смерти живого человека.
Глава 46. Сверкающая лента
Пока техасские рейнджеры приближаются к восточному краю Огороженной равнины, другая группа всадников, примерно такой же численности, взбирается на это самое плато, но с противоположной стороны – с запада.
Сходство между двумя отрядами ограничивается лишь численностью и способом передвижения. В остальном же они отличаются друг от друга настолько разительно, насколько можно представить. Большая часть техасцев – это высокие, крепкие парни, светловолосые, белокожие. А вот их оппоненты все, или почти все, – люди невысокого роста с черными волосами и смуглыми лицами – многие почти так же темны, как индейцы. Лошади тоже заметно отличаются по размерам. Рейнджеры восседают на конях в добрых шестнадцать ладоней[75] ростом, тогда как мустанги мексиканцев редко превышают четырнадцать. Только тот, кто возглавляет едущую с запада кавалькаду, едет на крупном американском скакуне. По части дисциплины преимущество остается за вторым отрядом. Это чистой воды военное подразделение, движущееся походным ордером, все его члены имеют одинаковое вооружение и обмундирование. На них форма мексиканских улан, очень похожая на улан французских, и оружие такое же. Это есть уланы – кавалеристы полковника Ураги, который лично возглавляет их.
Форсировав вброд реку Пекос и взобравшись по склону на Льяно-Эстакадо, мексиканцы пускают коней по безжизненной равнине.
Поскольку час ранний и воздух холоден, на конниках просторные кавалерийские плащи из яркой желтой материи. Эти ниспадающие по бокам лошадей одеяния, вкупе с квадратными уланскими киверами, украшенными плюмажем, и флажками на пиках придают им вид весьма воинственный. Хотя это подразделение всего из пяти десятков солдат, один взвод, но в колонне по двое оно растягивается, образуя внушительный строй, блеск которого бросается в глаза особо сильно благодаря контрасту с мрачным однообразием пустыни.
Этот воинственный облик заслуживал бы восхищения, будь речь об экспедиции против краснокожих разбойников прерий, высланной с целью покарать их за многочисленные преступления: список злодейств, свершенных над мирными жителями Чиуауа и Нью-Мексико очень длинный. Но понимая, что это не так, и зная об истинной цели их похода, наблюдатель воспримет это зрелище совсем иначе. Вместо восхищения он испытает отвращение, а взамен молитв за успех предприятия почувствует тревогу и от всей души пожелает ему провала.
А цель эта какая угодно, но только не достойная. Напротив, она зловеща – такой можно сделать вывод, подслушав разговор между парой, скачущей во главе отряда, в нескольких шагах от первой шеренги. Это вожак и его верный клеврет, негодяй Роблес. Речь держит Урага.
– Удивится ли наш добрый друг Миранда, увидев нас на пороге своего хакаля в обществе наших пятидесяти парней? А старый доктор, дон Просперо? Я уже представляю себе его очумелый взгляд из-под этих здоровенных очков, которые он носит. Думаю, они и сейчас у него на носу, да только упадут, как только их хозяин увидит флюгера на наших пиках.
– Ха-ха-ха! Вот будет умора, полковник! Но как вы думаете, окажет Миранда сопротивление?
– Едва ли. А было бы здорово.
– Почему вы этого хотите?
– Глупый вопрос, адъютант! Вам следует поглубже вдыхать свежий, прохладный воздух этой горной равнины. Он прочищает мозги.
– Однако, мой коронель, вы первый человек, кого я знаю, кто высказывает пожелание, чтобы арестант оказал сопротивление. Каррамба, я этого не понимаю!
– Арестанты мне ни к чему, по крайней мере, дон Валериан Миранда. До старика доктора мне дела нет. Живой или мертвый, вреда от него немного. А вот Миранду я предпочел бы видеть трупом.
– Ага, теперь я, кажется, понимаю.
– Стоит ему оказать хоть малейшее сопротивление, хотя бы вскинуть руку, я обойдусь с ним, как подобает.
