Габриэль снижается и ставит меня на каменные плиты дорожки перед входом.
— Виола, принца не разбудит ничто, кроме поцелуя. Ты же сама это сказала, когда накладывали проклятье. Благословение феи, как и проклятье ведьмы, нельзя изменить.
— Габриэль, извини, это как-то очень сложно. А где Дамиан?
Демон снова усмехается и тает в воздухе. Вместо него возникает Дамиан с мечом наголо. Видит меня, хватает за руку, быстро задвигает себе за спину — я чуть о стену не стукаюсь — и дико озирается. Потом опускает меч, но в ножны не убирает.
— Твой демон?..
— Снова нас спас, — киваю я. — Сказал, чтобы я порталы ставила аккуратнее.
— Еще было бы неплохо, чтобы ты научилась хотя бы иногда вести себя осмотрительнее, — судя по тону, Дамиану есть что сказать, и это он еще сдерживается. — Виола, у тебя есть я, и я маг. Почему ты просто не подождешь, когда я отправлю тебя туда, куда нужно?
Звучит, а? «Отправлю тебя туда, куда нужно».
— Что? Хочешь, чтобы вела себя как дама в беде? Ах, спасите, великолепный Дамиан, на меня вон то чудовище косо посмотрело! Откуда я знала, что кольцо так отреагирует? Я сделала все, как Ульрик сказал…
— А я бы еще щит поставил, потому что королева нас ищет! Виола, как можно быть такой легкомысленной?
— Я фея-полукровка, это у меня в крови. И вообще, не нравится — свободен.
— Чт-то?
— Будешь на меня кричать — обижусь, — корректирую я. В чем дело? Он прав, я ничего не смыслю в магии, и из-за меня нас чуть не поймала королева. Старилась бы сейчас перед зеркалом, если бы не Габриэль. Веду себя как блондинка-истеричка. «Ах не нравится — убирайся!» Брр! Ладно, это от нервов. — Извини, Дамиан. Просто давай мы не будем ссориться хотя бы здесь. И да, я не против, если ты сейчас пойдешь первым. Этот темный проход меня пугает.
— Там никого нет. — Дамиан, однако, действительно идет вперед. И он же щелчком пальцев создает свет.
А потом еще предлагает меня понести, когда на пролете этак десятом я выдыхаюсь. Королева… Она бы Ромиона еще в небоскреб положила…
Нести я, конечно, себя не даю (ага, а потом мой верный рыцарь свалится вместе со мной же на пятнадцатом пролете?), но идем мы медленнее. И да, я вспоминаю все те моменты, когда папа предлагал мне заняться спортом, а я гордо отказывалась: «Лягушке ничто не поможет!»
Сейчас лягушке очень бы помогло, будь она в хорошей форме, но что уж теперь делать! Зато я почти не замечаю раскиданные по лестнице цветы (в основном, белые розы), стоящие у стен музыкальные инструменты (в основном, скрипки) и мигающий плакат на стене: «Ромион, ты лучший!»
Принца любят сиернские девушки… Почему же тогда он до сих пор спит заколдованным сном?!
В башне одна-единственная комнатка — на самом верху. С одним-единственным окном, куда заглядывает одна-единственная луна (но это, конечно же, очевидно). Ромион лежит в чем-то, здорово напоминающем гроб, и мертвым совсем не выглядит. Просто крепко спящим. Бледный, мирный, спокойный — я смачиваю его губы водой из склянки и жду.
Ничего не происходит.
Дамиан садится на широкий подоконник, попутно спихнув оттуда венок роз и погасшую свечку, а еще, кажется, подписанную королевой открытку: «С днем рождения, сынок!»
— Она не работает! — в отчаянии шепчу я и выливаю Ромиону в губы оставшуюся воду.
Снова ничего не происходит.
— Не работает! Почему?!
— Только поцелуй может разбудить принца, — пожимает плечами Дамиан.
— Но моя крестная…
— Целуй его, Виола.
— Что? — Я выпрямляюсь. — Я? Я его не люблю!
— Угу. А я большая говорящая лягушка, — грустно усмехается Дамиан. — Целуй.
Я смотрю на спящего Ромиона и понимаю, что Вилла меня почему-то обманула. Что чуда не будет. Ромион будет спать вечно. Вот здесь, среди роз, глупых открыток и плакатов. В гробу.
Но так же не должно быть!
— Виола, — вздыхает Дамиан. — Целуй, или мы спускаемся, я вызываю духов, ты — своего демона, и мы идем к императору гоблинов помогать в войне за твою сестру.
— Что? Все-таки решил стать королем? — Это у меня получается неожиданно зло, но Дамиан только отворачивается.
— Нет. Виола, не тяни.
Я смотрю на Ромиона и не замечаю, как по лицу начинают течь слезы. Когда все успело настолько усложниться?
…И неужели я больше не увижу, как он улыбается? Мне… Мне одной он улыбался по-настоящему. А я стою тут как… как…
— Виола, ты действительно лгунья, — вздыхает Дамиан. — Ты лжешь даже самой себе.
У меня дрожат руки и подгибаются коленки, когда я, опираясь о стенки гроба, наклоняюсь к спящему Ромиону и аккуратно, нерешительно касаюсь его губ. Это первый раз, когда я сама кого-то целую, и это… странно…
Но совершенно нормальным кажется, что губы Ромиона открываются мне в ответ, и робкий поцелуй превращается в… м-м-м… совсем не робкий. Даже очень не робкий. (А Ромион-то определенно целуется не в первый раз…)
Я понимаю это, а еще — что он целует меня сам. И, удивленно отстранившись, встречаюсь с принцем взглядом.
И скрипки по всей башне начинают играть что-то волшебное, сладкое, пронзительное. И очень изумленное.
Ромион улыбается мне — да, от этого мое сердце стучит быстрее, а дыхание спирает — и протягивает руки к моим волосам. Я вздрагиваю.
— Я думал, это невозможно. — Глаза принца странно блестят, неужели от слез? — Виола…
— Теперь ты просто обязан на ней жениться, — вставляет Дамиан, обращаясь, кажется, к своим коленям. — С пробуждением, братец.
Ромион не обращает на него внимания. Он гладит мои волосы, смотрит благодарно и шепчет:
— Спасибо…
Дамиан на подоконнике, фыркнув, отворачивается.
Глава 14,
в которой я понимаю кое-что очень важное — и это меняет мою жизнь,
Романтика длится недолго. Ромион одаривает меня последним восхищенным взглядом, заправляет выбившийся
