Хосе пришел в отчаяние.
А ведь это было только начало, через месяц ему предстояло узнать об исключении анархистской группировки из местных органов власти и жестокой расправе с ее членами, о роспуске POUM и незаконном аресте ее активистов и, главное, о пытках и убийстве их лидера Андреу Нина (чьей роковой ошибкой было публичное осуждение Московских Процессов) в ходе операции под кодовым названием Николай, за которой стоял Сталин при пособничестве законного правительства (Сталин мудрее всех людей, вместе взятых, писал Неруда, самый угодливый из поэтов-сталинистов, как называл его Хосе, говорит моя мать). В довершение всего сотни коммун были ликвидированы manu militari[177] в августе 37-го войсками под командованием коммунистов.
Обо всем этом европейская пресса не проронила ни словечка.
Зато надо сказать, что «ПРАВДА» от 17 декабря 1936-го сообщила: «Чистка троцкистских и анархо-синдикалистских элементов начата и будет проводиться так же беспощадно, как она была проведена в СССР».
Хосе узнал об этих событиях, los Hechos de Mayo[178], как их стали называть, по анархистскому радио, которое слушал каждое утро.
Едва он услышал об этом, в нем взыграла кровь, и он помчался в мэрию, не помня себя, словно подхваченный обуявшим его гневом, заставлявшим быстрее бежать ноги. Он летел стремглав, никого не видя, ничего не видя вокруг, кровь стучала в висках, ноги мчались сами собой, бушевавшая в крови ярость толкала его вперед. Он ворвался в кабинет Диего, бледный как полотно, запыхавшийся, встрепанный, не в силах совладать с бешено колотящимся сердцем, задыхаясь от негодования, он не видел четырех молодых людей, совещавшихся с Диего, он ничего не видел, ничего не слышал, ни на что не обращал внимания, ни о чем не думал, движимый одним только желанием убить.
Встав перед Диего, лицом к лицу, он выкрикнул: Ты негодяй и предатель.
Диего холодно смотрел на него, не отвечая, и он заорал еще громче,
Посмей сказать, что твои дружки не замешаны во вчерашних событиях!
Может быть, ты объяснишься? — заговорил Диего, не горячась, спокойным, ровным, равнодушным голосом, хотя прекрасно понял, о чем идет речь.
Ты гнусный предатель, продолжал орать Хосе, ты мне противен.
Придержи язык, одернул его Диего, все так же холодно, степенно, не повышая голоса. Как бы тебе не пожалеть о своих словах.
Они стояли друг против друга, меряясь взглядами.
Не будь ты братом Монсе, я бы тебя
Диего не закончил фразу.
Двое из присутствовавших в кабинете молодых людей вспомнят семь месяцев спустя, когда разыгравшуюся между этими двоими драму будут толковать на тысячу ладов, каким угрожающим тоном проговорил Диего эти слова, в которых ясно звучало предостережение.
Никогда больше не смей произносить при мне имя моей сестры, рявкнул Хосе.
И вышел большими шагами из кабинета, не видя ошеломленных лиц четырех помощников Диего, промчался вниз по калье дель Сепулькро, не видя, как шарахаются от него встречные односельчане, испуганные безумным, диким, отчаянным выражением его лица, взбежал по лестнице к себе, не видя полных ужаса глаз матери, с тревогой поджидавшей его наверху, и оттолкнул ее с такой силой, что она едва не упала навзничь.
Диего же после его ухода, с ничего не выражавшим лицом (лишь чуть подергивался уголок рта) попросил помощников оставить его одного: ему надо подумать.
Диего после женитьбы в глубине души лелеял план привлечь Хосе на свою сторону. Он думал, что его бунтарство — детская болезнь, которая лечится. Он вообще считал всякое бунтарство детской болезнью, которая лечится. Напоить липовым отваром, поцеловать, где болит, или дать пинка в нужное место, и готово дело, ступай к мамочке! Но нет, нет. Теперь он понимал, что нет. Он понимал, что у Хосе это совсем другая песня. Понимал, что это одержимость, как бы сказать? одержимость, что больше его воли и больше его решения, одержимость неистребимая, такая же опасная и такая же всепоглощающая, как любовь, она была в его крови и в… как бы сказать?
В одном он был уверен: отныне все кончено между ним и Хосе, окончательно и безвозвратно. Но в каком-то смысле, хоть ему и трудно было себе в этом признаться, разрыв этот был для него избавлением. Избавлением, думалось ему, от столь постоянно неодобрительного взгляда Хосе, избавлением от его насмешливости, избавлением от выказываемого им неверия в самые неоспоримые догмы и, главное, избавлением от его невыносимой, его непрошибаемой, его безнадежной чистоты.
И еще, может быть, избавлением от былой детской зависти, до сих пор лежавшей камнем у него на сердце. Ибо странным образом, с тех пор как он женился на Монсе, та зависть, которую он худо-бедно сумел скрыть, закамуфлировав ее политическими доводами, та давняя зависть только усилилась. Он не мог отделаться от чувства, что Хосе больше достоин любви, чем он, Диего, что он соблазнительнее, притягательнее, испанистее и обладает этой таинственной и женственной штуковиной, именуемой французским словом шарм, и что его супруга Монсе, сравнивая их, если ей приходило в голову их сравнивать, наверняка делала выводы не в его пользу.
Кое-кто полагал, что эта зависть, эта обида Диего на обаяние Хосе, которым сам он считал себя обделенным, была отчасти причиной разыгравшейся вскоре драмы, которая станет мрачным эпилогом их истории.
Я люблю тебя, говорит мне моя мать и берет меня за руку.
В июле 37-го было опубликовано коллективное письмо испанского епископата.
Письмо было подписано всеми епископами и архиепископами, выражавшими единогласную поддержку диктатуре Франко и решимость мобилизовать силы Господни на борьбу с силами зла всеми доступными средствами.
Подписи под ним стояли следующие:
+ ИСИДРО, кард. ГОМА-И-ТОМАС, архиепископ Толедо;
+ ЭУСТАКИО, кард. ИЛЮНДАЙН-И-ЭСТЕБАН, архиепископ Севильи;
+ ПРУДЕНСИО, архиепископ Валенсии;
+ МАНУЭЛЬ, архиепископ Бургоса;
+ РИГОБЕРТО, архиепископ Сарагосы;
+ АГУСТИН, архиепископ Гранады, митрополит Альмерии, Гуадиса и Хаэна;
+ ХОСЕ, епископ-архиепископ Майорки;
+ АДОЛЬФО, епископ Кордовы, митрополит епископства-приората Сьюдад-Реаль;
+ АНТОНИО, епископ Асторги;
+ ЛЕОПОЛЬДО, епископ Мадрида и Алькалы;
+ МАНУЭЛЬ, епископ Паленсии;
+ ЭНРИКЕ, епископ Саламанки;
+ ВАЛЕНТИН, епископ Сольсоны;
+ ХУСТИНО, епископ Урхеля;
+ МИГЕЛЬ ДЕ ЛОС САНТОС, епископ Картахены;
+ ФИДЕЛЬ, епископ Калаорры;
+ ФЛОРЕНСИО, епископ Оренсе;
+ РАФАЭЛЬ, епископ Луго;
+ ФЕЛИКС, епископ Тортосы;
+ АЛЬБИНО, епископ Тенерифе;
+ ХУАН, епископ Хаки;
+ ХУАН, епископ Вика;
+ НИКАНОР, епископ Тарасоны, митрополит Туделы;
+ ХОСЕ, епископ Сантандера;
+ ФЕЛИСИАНО, епископ Пласенсии;
+ АНТОНИО, епископ Херосниссоса Критского, митрополит Ивисы;
+ ЛУСИАНО, епископ Сеговии;
+ МАНУЭЛЬ, епископ Курио, митрополит Сьюдад-Родриго;
+ МАНУЭЛЬ, епископ Саморы;
+ ЛИНО, епископ Уэски;
+ АНТОНИО, епископ Туя;
+ ХОСЕ-МАРИЯ, епископ Бадахоса;
+ ХОСЕ, епископ Жироны;
+ ХУСТО, епископ Овьедо;
+ ФРАНСИСКО, епископ Кории;
+ БЕНХАМИН, епископ Мондоньедо;
+ ТОМАС, епископ Осмы;
+ АНСЕЛЬМО, епископ Терруэля-Альбаррасина;
+ САНТОС, епископ Авилы;
+ БАЛЬБИНО, епископ Малаги;
+ МАРСЕЛИНО, епископ Пампелуны;
+ АНТОНИО, епископ Канарских островов;
Иларио Ябен, капитулярный викарий Сигуэнсы;
Эухенио Домайка, капитулярный
