Огонь немцев усиливался. Вражеские пулеметы хорошо пристрелялись к позициям пограничников, сменить которые было невозможно. Бойцы успевали лишь высунуться на пару секунд, сделать один-два выстрела и вновь оказывались зажатыми прицельным огнем противника.
Боеприпасы подходили к концу. Оба «ДП» почти полностью заглохли. Больше старались бить прицельно, экономить патроны.
Появились первые раненые. Один боец-первогодок словил пулю в плечо, еще один из «молодых» был ранен в руку навылет. Командир второго, левофлангового, пулеметного расчета получил сразу две пули – в область ключицы и предплечье. Почти сразу он потерял сознание и был заменен за пулеметом.
Ситуация складывалась критическая. Патроны почти иссякли, гранаты Речкин приказал беречь. Со стороны Муста-Тунтури, могучего горного перевала, за которым скрылись полуострова Средний и Рыбачий, а также от высоты Угловая доносился шквальный, грохочущий взрывами снарядов набат боя. В адском смешении канонады, которая, казалось, накрыла весь 23-й укрепрайон, уже сложно было определить, где есть враг, а куда он еще не добрался. Время от времени Алексею слышались выстрелы и со стороны дороги Титовка – Рыбачий, куда он должен был отойти с группой. Но Речкин уже не строил никаких планов на сей счет, теперь своей первой задачей он видел недопущение окружения и вывод своих солдат из-под шквального огня егерских пулеметов. А там как Бог даст…
Пользуясь короткими передышками, Алексей успевал высунуться из укрытия на пару секунд, чтоб сделать очередной выстрел. Патронов оставалось совсем мало. Он старался целиться как можно точнее, но не успевал ни плавно спустить курок, ни задержать дыхание и раз за разом видел, как фонтанчик взрыхленного пулей мха взлетал над землей совсем рядом с очередной целью. Все тело Алексея, словно назло ему самому, подводило его. В скользких от пота, объятых дрожью руках, которую он никак не мог унять, приклад скользил, словно кусок мыла. Ручьи пота сочились через брови в глаза, галифе и гимнастерка вымокли крупными темными пятнами, неприятно прилипая к телу. Но Речкин старался не замечать этого. Весь его мир в те минуты укладывался в весьма узкий круг – винтовка, глаза, уши, враг и воспаленный, как простуженный нерв, мозг.
– Все! Я пустой! – доложил старший номер левофлангового пулемета, подняв руку вверх.
– Логинов! – окликнул младшего сержанта Речкин. – Что у тебя?
– Меньше половины магазина! – показал свое потное, перепачканное землей лицо сержант.
Что-то мелькнуло в воздухе и глухо шлепнулось неподалеку от Алексея. Он быстро взглянул в сторону зловещего звука. В нескольких метрах от него, под крохотным кустиком карликовой березки черным матовым металлом источала смертельную опасность цилиндрообразная болванка гранаты. Внутри Речкина прокатилась леденящая волна ужаса.
– Ложись! – что есть силы прокричал Алексей и, кувыркнувшись в сторону, прижался к земле, закрыв руками голову.
Мощный взрыв прогремел совсем рядом, казалось, у самого уха. Что-то толкнуло Алексея в плечо, чуть выше локтя, и куски взмывшего к небу мха и земли щедро осыпали его с ног до головы. В ушах стоял один сплошной звон, как если бы ударили в церковный колокол, только звон этот не утихал, а продолжал гудеть нудно и протяжно, стремительно перерастая в адскую, нестерпимую боль. Алексей так и продолжал лежать, прижимая ладони к затылку. В левой руке Речкин почувствовал тепло, которое все усиливалось и растекалось по предплечью, пальцам, сочилось по шее, пробиралось в волосы. Все его тело охватила неуемная слабость, он попытался перевернуться на спину, и это стоило ему неимоверных усилий.
Алексей почувствовал, как кто-то до боли плотно схватил его за правую руку и куда-то тащит. Он попытался открыть глаза. Поток слепящего света ворвался из-под приподнятых век, и Речкин, окончательно потеряв силы, провалился в темную бездну.
Глава 12
Речкин неторопливо, почти крадучись, боясь выдать себя скрипом половиц, шел по узкому коридору. Некогда выкрашенный в коричневый цвет пол был уже довольно затерт, стены, местами кривые, покрытые светло-зеленой краской, приятной глазу, но осточертевшей своей казенной повсеместностью, высокий побеленный потолок… Все это напоминало Алексею его родное военное училище. Вдоль стен разрозненно стояли узкие скамьи без спинок, сделанные из отшлифованного бруса и покрытые первоклассным корабельным лаком. Сомнений не оставалось – это действительно был один из штабных коридоров Харьковского военного училища. Алексей сам вместе с товарищами шлифовал наждачной бумагой этот брус, когда после окончания первого курса был задержан в отпуск за самовольную отлучку. Лак же был подарен училищу отцом одного из однокашников Речкина, который висел на волоске от отчисления за плохую учебу. Мало кто знал, чей это подарок, об этом не трепались. Бедолага-папаша, заведующий одним из складов в городе, мог в любую минуту сменить складской халат на телогрейку зауральского зэка.
Речкин шел, не ведая куда и зачем. Просто шел, озираясь по сторонам. Мелькали знакомые двери, так же по-военному однообразно выкрашенные в белый цвет. На них таблички: «ЗНУ по Т», «Машбюро», «НОК»…
Алексей всегда в душе усмехался над этим. Целому заместителю начальника училища по тылу выделили лишь шесть букв, а машинописному бюро – семь. Он находил это нелогичным и даже несправедливым.
Каким-то шестым чувством Речкин ощутил чье-то присутствие сзади. Он обернулся. Здоровенный, невероятной красоты олень стоял в самом начале коридора. Понурив голову, не спеша, короткими, вкрадчивыми движениями он обнюхивал самую первую от лестничного марша дверь. «Олень? Здесь? На этаже штаба?» – недоумевал Алексей.
Речкин поспешил туда. Приближаясь к зверю, он заметил на его передней левой ноге большое темное пятно. Слабое уличное освещение коридора, свет в который поступал только с двух торцевых окон здания, не позволял издали разглядеть, в чем именно испачкано животное. Лишь подойдя совсем близко к оленю, Речкин понял – зверь ранен. Сгустки темно-бурой крови уже почти засохли на густой, щетинистой шкуре. Алексей потянулся рукой к ране, но олень, противясь, дернул головой и бросился в сторону лестницы, громко стуча копытами по дощатому полу.
Алексей взглянул на кабинет, возле которого несколько секунд назад стоял хозяин тундры. Одна из
