светлокожий для камбоджийца с несколько женоподобными чертами лица. Он тогда только вернулся из Парижа и представился как «товарищ из ФКП». Он неплохо знал Маркса и Ленина, но больше всего в то время восторгался Кропоткиным, особенно идеей о том, что революцию во Франции, как предшественницу российской, на деле совершили крестьянские классы. Пока он пробирался к нам, ему довелось погостить у одного из горных племен то ли Мяо, то ли Чамов, и он утверждал, что эти кланы с их родоплеменной структурой на самом деле гораздо ближе к коммунизму, чем промышленные страны социалистического блока. Один из присутствовавших там комиссаров Вьетконга назвал его идеи «анархо-примитивистскими», но Салот считал их подлинно коммунистическими. Ссылался он и на «Происхождение семьи и частной собственности» Энгельса, отстаивая свой тезис о том, что капиталистическая цивилизация – это и есть самое настоящее варварство и что первобытнообщинный строй, с его вегетарианским образом жизни собирателей, еще до появления охоты и сельского хозяйства был настоящим, беспримесным, чистым коммунизмом. Мы тогда пошутили, что он никогда не сможет превратить современного человека в неандертальца, но Сар очень серьезно вскинулся: «А почему бы и нет?» И продолжил: «Прийти к истинному коммунизму можно постепенно, начав беспощадную войну против ложной концепции прогресса, против довлеющей над свободой личности системой промышленного рабства и наемного труда. Можно совершить большой скачок назад, к обществу без рынка и производства прибавочной стоимости, без меновых операций, без таких атрибутов цивилизации, как часы и время. Время, о проклятое время! Вы никогда не задумывались, зачем нам вообще нужно время? Почему мы находимся в рабстве у времени, считая, что оно тикает, уходит, утекает от нас? А я скажу вам, зачем и почему. Время – это порождение разделения труда, разрушившего гармоничную жизнь первобытной общины. Время породило антикоммунистическое отчуждение и дисгармонию однообразия. Время – это инструмент капиталистической эксплуатации, измеряющей рабочую силу часами, тикающими у фабричной раздевалки, или гонгом рабовладельца на плантации. Куда течет время и зачем? Бессмысленное время – это зеркальное отражение самой власти, это та питательная среда, в которой развивается общество отчуждения и эксплуатации. При первобытном коммунизме не было времени, были лишь биологические ритмы. Когда появилось время, мы начали оперировать знаками и мерами, что уже само по себе вело к появлению меновой стоимости. Так сформировалось овеществленное, отчужденное, эксплуататорское общество. Когда мы, красные кхмеры, возьмем контроль над национальным суверенитетом в свои руки, мы отменим время и уничтожим все часы, равно как и деньги с другими формами обмена. В банках мы устроим склады для сельскохозяйственных удобрений. Если для начала мы сможем хотя бы организовать самодостаточное общество без денег, семьи и частной собственности – оно уже имеет все шансы стать прототипом будущего царства свободы на Земле. Как только мы победим промышленность, мы сможем постепенно перейти к отмиранию сельского хозяйства и со временем достичь благословенных времен охоты и собирательства. Тогда мы сможем отказаться от такого инструмента угнетения, как речь, и добиться полной ментальной и сексуальной свободы. Речь, о проклятая речь! Зачем нам нужна речь, вы подумайте, товарищи, ведь только речью можно описать такие бесполезные вещи, как власть, труд или время. Время, например, никак невозможно объяснить, если у вас нет речи и вам заранее не навязано чувство тикающего времени. Как только начала развиваться речь, так начало развиваться и время. У животных нет времени, как у них нет речи. Зачем нам понадобилось все систематизировать, считать и называть именами существительными все вещи? Ладно еще глаголы, описывающие спонтанность, но имя, проклятое имя существительное! Тысячи лет мы живем при империализме имени существительного, расчленившего нашу биосферу. Вместо процессов жизни мы фокусируемся на вещах и на целях, выраженных именем существительным. После того как мы, красные кхмеры, победим время, мы победим и речь! Мы запретим называть вещи своими именами! Вы только представьте себе это вольное, внеречевое существование на просторах вновь покрытой девственными лесами Матери Земли в гармонии со всеми животными и растительными видами – это же будет возвращение золотого века! Вы знаете, что наши предки жили при коммунизме миллионы лет и что только разделение труда сорок тысяч лет назад, а за ним время и речь разрушили этот рай?»
Нам все это, конечно, показалось бредом несусветным, но кто-то шутки ради спросил: «Салот, а где же ты возьмешь эти просторы с лесами, когда нас уже и так четыре миллиарда и еды не хватает на всех?» Но тот недолго думал над ответом: «Человечество нужно радикально очистить от элементов гнилой цивилизации. Разумеется, во время чистки оно должно будет сократиться. Для гармоничной жизни на лоне природы достаточно одной седьмой процента от нынешней численности мирового населения, я уже подсчитывал, на калькуляторе. Это будут вольные племена собирателей, наших потомков, которые наконец-то будут жить при подлинном коммунизме». Мы тогда только посмеялись над чудаком, но сейчас мне становится жутко. Он ведь после этого ездил в Пекин, когда там разрешили молодежи издеваться над стариками, помнишь?
13
Еще бы мне не помнить. Именно из-за таких твердолобых доктринеров, мнивших себя ядром мирового коммунистического движения, бесповоротно изменилась наша судьба.
По иронии судьбы, те, кто больше всех порицал хрущевскую идею мирного сосуществования как «ревизионизм», теперь сами пошли на внешнеполитический коллаборационизм с республиканской администрацией Никсона, открыто предав коммунистическое движение и рабочие классы. Великие шахматисты вдруг увлеклись настольным теннисом, и вот силы империалистической реакции уже перетянули на свою сторону вчерашних непримиримых революционеров. Благодаря этому Пекин смог присоединиться к клубу держав-победительниц в Совбезе ООН, время от времени выполняющему функции мирового правительства. Холодная война стала трехсторонней. Теперь мне довольно часто приходилось успокаивать детей, боявшихся неминуемого нападения китайцев на наш город. Слухи эти распространяли по всей Алма-Ате старушки с дворовых скамеечек, но появлялись они тоже не на пустом месте. Тысячи уйгуров и дунган, бежавших от Великого китайского голода, расселялись тогда по Казахстану, в том числе под Алма-Атой, в «Заре Востока».
Все у них там началось именно из-за паранойи одного человека, когда пособников ревизионизма видели повсюду, где хоть в чем-то пытались возразить агрессивной мегаломании Великого Кормчего. Очередная его идея поначалу казалась вполне адекватной – отречься от старого мира ценой его культуры, создать новое революционное поколение, воспитанное на чисто коммунистических идеях. Правда, в итоге она не принесла ничего конструктивного, кроме праздника неповиновения школьных двоечников. Толпам взбесившихся подростков тогда было разрешено не ходить в школу, бесплатно разъезжать на поездах по стране, чтобы встречаться с себе подобными, петь песни, ходить строем и избивать своих школьных учителей, толпой против одного. Мао, разделавшись со своими бывшими товарищами, как с самыми
