— Не тронь, Шаман не велел пока!
— Да не узнает он, не трусь! Сам пощупай…
— Оставь её. Такая же девка, как наши, только чистенькая.
— Ты её ещё пожалей.
Её легонько похлопывают по щеке. Ладонь широкая, шершавая, пахнет неприятно. Мозоли больно царапают щёку. От таких ладоней напрасно ждать защиты.
— Мамзель, я тебе сейчас руки развяжу. Сходи в уголок, отлей.
Ей стыдно и противно, но она повинуется. Не поднимает глаз на этих двоих соглядатаев, но точно знает, что они смотрят на неё.
«Мне должно быть безразлично. Я обязана сохранять спокойствие. Или я лишу себя единственного шанса…»
В четыре руки её растягивают на кушетке, привязывают, примотав запястья к ржавой трубе в изголовье. Вероника молчит, закрыв глаза. И лишь когда понимает, что осталась в комнатушке одна, беззвучно плачет. Она прислушивается к шагам и голосам, ждёт, холодея всякий раз, когда ей кажется, что кто-то подошёл к двери. Вскоре силы покидают её, и она погружается в зыбкую, болезненную дрёму.
Просыпается она резко, словно её толкнули. Солнечный свет из окна напротив бьёт в глаза, мешает видеть, но Вероника понимает, что в комнате больше не одна. Предчувствие того ужаса, что предстоит ей и начнётся прямо сейчас, заставляет её биться в путах и умоляюще скулить:
— Не надо, нет, нет, пожалуйста…
Свет меркнет, заслонённый чьим-то силуэтом, и над Вероникой склоняется худенький подросток. Светлые немытые волосы закрывают левую половину лица, но Веро видит уродливые шрамы, покрывающие щёку и лоб мальчишки, стягивающие внешний угол левого глаза.
— Т-тише…
— Нет-нет-нет, — молит она, мотает головой, ёрзает, стараясь спрятаться, отодвинуться.
Влажная, тёплая ладонь зажимает ей рот. Пальцы остро пахнут железом. Вероника пытается куснуть мальчишку, и он тут же убирает руку.
— Послу-ушай…
— Уходи! — горло стискивает спазмом, и вместо крика получается жалкий писк. — Не трогай…
Он отходит на шаг, усаживается на кушетку у поджатых ног Вероники. Делает один глубокий вдох, словно собираясь нырнуть. Выдыхает. Вероника видит, что мальчишка пытается что-то сказать, но не может. И сама умолкает, всматривается в его лицо…
— Саме амала-аа… — негромко нараспев начинает парнишка. — Оро келена-а… Оро ке-ле-на…
— Дивэ келена… — подхватывает Вероника ошарашенно. — Са а рома, дайэ[19]…
Мальчишка улыбается, подносит палец к губам: тихо.
— Нянюшкина песенка… Ты откуда её знаешь?.. Жиль?! Ты ведь Жиль, правда? — шепчет она.
Он кивает, беззвучно смеётся. Перекидывает в правую руку короткий серебристый клинок с чёрной рукоятью, перерезает верёвку, освобождая запястья Вероники. Откладывает клинок, бережно разминает её бледные маленькие ладони, разгоняя кровь.
— Братик, — повторяет и повторяет Вероника. — Братик мой…
Жиль обнимает её. Вздыхает счастливо.
— Я так б-боялся, что не узнаешь. В-вот так вот. В-веро, слушай. Мы ух-ходим. Сейчас.
Она гладит его по спутанным волосам, кончиками пальцев касается изуродованной щеки. Трудно понять, слушает ли она его — потрясённая, ошарашенная внезапной радостью узнавания. Кивает невпопад, улыбается глупо, светло. Будто забыла, где находится.
— Как ты выжил? Почему ты не вернулся домой?
— П-потом. Надо уходить. П-почти все разошлись, мы можем сбежать. Готова? — он берёт её лицо в ладони, строго смотрит в счастливые, сияющие глаза: — Веро, соберись! На п-подоконнике одежда, переодевайся, отв-вернусь.
Несколько минут спустя в комнате стоят двое похожих друг на друга мальчишек в старых зачиненных комбинезонах. Вероника брезгливо рассматривает на себе пропахшую чужим потом майку, прячет под кепку собранные в хвост волосы. Жиль неодобрительно косится на её лёгкие сандалии, прикидывая, каково ей будет бежать по осколкам и каменному крошеву.
— Идёшь за мной, — распоряжается он. — Тихо и б-быстро. Лицом н-не свети.
Он приоткрывает дверь, выглядывает в коридор, жестом зовёт сестру и выскальзывает из комнаты. Вероника следует за ним. За порогом она едва на спотыкается об лежащего охранника.
— Жив, — едва слышно отвечает Жиль на её испуганный взгляд.
Им невероятно везёт: на всём этаже — ни души. Часовые настолько увлечены присмотром за периметром здания, что внутри почти никого не осталось. На лестничной клетке между вторым и третьим этажом Жиль останавливается и прислушивается.
— Охрана на крыше и н-на первом этаже, — шёпотом сообщает он сестре. — Стреляют метко, в-вот так вот.
— Значит, нам надо пройти как можно ближе к стене? Чтобы в нас не попали с крыши?
Он кивает, улыбается. Пристально смотрит на Веронику.
— Ты чего?
— Издали ты — м-мальчик. Не узнают. Идём.
Вероника идёт за ним, как слепая, ловя каждый звук, вздрагивая от любого шороха. То и дело касается руки Жиля, улыбается, когда он оборачивается.
— Ну ч-чего ты? — шепчет он после очередного прикосновения к локтю.
— Жиль, а что мама постоянно теряла, помнишь?
Он задумывается на несколько мгновений.
— Тоненькие т-такие… Шпильки!
— Да, всё правильно…
На охрану они нарываются прямо около выхода.
— Стоять! — рявкает нервного вида невысокий мужик с седыми висками. — Это кто тут шатается?
— Жиль я, из д-десятки Т-тибо. И брат мой, Ален, — жалобно лепечет мальчишка, закрывая собой Веронику.
— И куда вас черти несут? — ядовито осведомляется охранник, перекидывая автомат в правую руку.
— Жрать хочется, сил нет, — выпаливает Жиль с жаром. — Хотели п-поискать ч-чего…
— А почему ты не со своей десяткой?
— Т-так ранен…
Охранник втягивает ноздрями воздух, и Жиль с ужасом понимает, что от Вероники пахнет чем-то сладким и нежным. Ещё мгновение — и автомат в руках охранника выдаст своё смертельное «тра-та-та-та». Жиль поворачивается, одновременно демонстрируя часовому повязку на левом плече и выхватывая вакидзаси из ножен, прикреплённых к правому бедру, и локтем толкает Веронику в сторону. Та отлетает и падает, а когда встаёт, Жиль уже стоит над неподвижным телом. Самый кончик меча окрашен алым.
— Мо-оси в-вакэ аримасэн[20]…
Жиль вытирает меч
