— Расскажи, — просит она после того, как отец Ланглу обрабатывает её разбитую губу. — Я восемь лет тебя оплакивала, Жиль. А ты живой.
Жиль упрямо качает головой, спускает с плеч лямки штанов. Вероника помогает ему снять безрукавку. Спина мальчишки — сплошной старый ожог, покрытый ссадинами и лиловыми синяками. Священник мрачно рассматривает грубый шов на плече, быстро обрабатывает его вонючей прозрачной жижицей.
— Почему ты позволил себя бить? — сурово спрашивает он. — Не я ли учил тебя, как вести себя в толпе?
— Я защищал д-девушку, — цедит мальчишка сквозь стиснутые зубы.
— Ту самую, из-за которой ты в банде остаёшься? Японку Акеми?
Жиль вздрагивает, будто его ударили, бледнеет. Ксавье возвышается над ним, смотрит строго и прямо. От его взгляда не спрятаться, не уйти. «Таким взглядом можно дырки в человеке делать», — с тоской думает Жиль, а вслух спрашивает:
— Кто т-тебе сказал?
— Её напарница.
Ксавье снова отходит к столу с инструментами, берёт склянку и осторожно втирает остро пахнущую травами мазь в спину Жиля.
— Ты хочешь спросить, откуда я знаю Сорси? Она привела ко мне первую группу детей. Маленьких японцев, родителей которых арестовали.
— З-зачем?
Молчание тянется дольше обычной паузы между вопросом и ответом. Будто Ксавье взвешивает то, что собирается сказать.
— У всех нас рано или поздно появляются поступки, которые очень хочется искупить — потом, по прошествии времени. Веточка, что с тобой?
У Вероники дрожат губы, в глазах снова стоят готовые пролиться слёзы. Она присаживается на корточки перед братом, гладит его бессильно опущенные меж колен руки.
— Ведь это не она была там, откуда мы бежали? Жиль, скажи, что не она, пожалуйста…
Он молчит. Ему кажется, что любое произнесённое им сейчас слово сделает его предателем. Жиль отворачивается, не в силах вынести полного ужаса взгляда сестры. За него отвечает Ксавье Ланглу:
— Это судьба, Веро. Или Божья воля. Не осуждай, если не можешь понять.
Священник бережно укрывает спину Жиля тонкой тканью, приклеивает к коже её края. Заставляет мальчишку выпить бурую горечь из пузырька.
— Жиль, это опий, разбавленная настойка. Снимет боль, поможет уснуть. Умойтесь и поднимайтесь в мою келью. Я раздам детям обед и принесу поесть вам. А пока можете подремать. Отдых необходим.
В умывальне Вероника старательно моет брату голову мылом и отваром трав. Жиль терпит, ворчит сквозь зубы, когда мыльная пена лезет в зажмуренные глаза, но на самом деле ему приятно, что сестра с ним возится. Он брызгает на неё водой из жестяной лохани, хватает за коленки. Женский задорный смех разносится по каменным коридорам Собора, и Ксавье Ланглу замирает и улыбается, слушая его. Улыбается и Сорси, раскладывая по мискам густую кукурузную кашу с кусочками курицы; и губы детей Азиля, спрятанных за стенами Собора, тоже трогают улыбки.
Ксавье дожидается окончания обеда, помогает добраться до спален самым маленьким из ребятишек и поднимается в свою келью. Жиль спит в узкой, жёсткой койке священника, лёжа на животе. Вместо подушки у него под головой — колени Вероники. Молодая женщина что-то тихо напевает, поглаживая кончиками пальцев волосы и щёку брата. Ксавье тяжело опускается на стул возле койки.
— Ты так ничего и не рассказала, Веточка.
— Я хочу забыть, Ксавье. Забыть поскорее, — её голос звучит глухо и отчуждённо. — Это страшные люди. Им не место в моей памяти. Если бы не Жиль, меня бы уже не было. Как получилось, что он попал к ним?
По лицу отца Ланглу пробегает тень, морщины становятся глубже.
— Плохой вопрос ты задала, Веточка. Мы с Жилем как могли берегли тебя от…
— Правды, — перебивает Вероника. — Ты учил меня не лгать.
— Я никогда тебе не лгал, моя девочка. Просто не говорил того, что может навредить…
— Как мне могла навредить правда о том, что мой маленький брат на самом деле жив?
— Не перебивай, Веро, — мягко говорит Ксавье. — Ты не дослушала. Правда могла убить вас с Жилем.
Вероника беспомощно моргает, пальцы, перебирающие светлые пряди на щеке Жиля, замирают.
— Я понимаю, что должен рассказать тебе это, Веточка. И боюсь. Потому что жизнь поделится на до и после сказанного. И в моём рассказе совсем не будет места для Бога.
Он отходит к окну, встаёт лицом к свету.
— Прости. Я не могу сейчас на тебя смотреть, Веро. И так легче говорить. Я начну с главного, пока ты ещё можешь слышать, слушая. Вероника… Электромобиль твоих родителей сгорел не из-за несчастного случая. Его сожгли. Жиль видел, как отцу перед отъездом передали письмо. И когда тот сломал печать, содержимое конверта взорвалось. Месье Бойер успел вытащить сына, дотащить до моста и сбросить вниз, в Орб. По невероятной случайности Жиль не утонул, его вынесло к берегу. Я нашёл его, когда плыл на лодке в Ядро, и отвёз в госпиталь. Его выходили, я забрал его в Собор и вырастил здесь.
— Почему ты не привёз его в дом Каро? Ксавье, я же не чужая…
— Убийство твоих родителей и Жиля заказал Фабьен Каро. Видишь ли, у меня есть хороший друг в управлении полиции… Было расследование, которое в итоге закрыли и забыли под давлением со стороны Главного Судьи. Веро, твой брак с Бастианом — часть плана. Так как женщина не может быть частью Совета Семи, а должность переходит к членам семьи по мужской линии…
Маленькая светловолосая женщина всхлипывает так громко и отчаянно, что Ксавье прерывает рассказ.
— А?.. — сонно моргает разбуженный Жиль.
Вероника торопливо целует его в макушку, и мальчишка снова погружается в сон.
— Если бы я вернул Жиля домой, Каро бы не оставили ему и шанса. Объявили бы, что маленький наследник рода Бойер умер от ожогов или инфекции. А если бы Жиль успел сказать тебе, что произошло, то и тебя бы тоже не пощадили. Вот почему я прятал его у себя, сколько мог. А два года назад он ушёл.
— Почему?
— Узнал о нас с тобой и решил, что так будет лучше. Лучше для тебя.
Священник подходит к койке, присаживается
