— Вам надо больше спать, Советник. И перестать запугивать детей.
«Детей, — повторяет мысленно Бастиан. — Все вы тут ведёте себя, как малые дети. Пьер тоже верил в добро и адекватность людей. И это его убило».
Он смотрит в подсвеченную воду бассейна, борясь с желанием швырнуть туда сперва автомат, а потом самонадеянного отпрыска Советника Лефевра. Ярость пополам с отчаянием вскипают внутри.
— Чёрт бы вас побрал, — Бастиан чеканит каждое слово. — Неужели вы действительно не понимаете, насколько всё плохо?
— Идите уже домой, Советник. Увидите: если вы выспитесь, вам станет лучше. О вашем здоровье беспокоятся уже не только соседи.
Голос Лефевра источает елей и сочится издёвкой. Сельен неприкрыто ухмыляется, его подружка хихикает. Бастиан делает глубокий вдох, мысленно считает до тридцати, перехватывает автомат поудобнее и уходит. И старательно давит каблуками гравий на дорожке, чтобы не слышать смех за спиной.
За оградой его дожидается Канселье.
— Советник, — окликает он. — Прибыл посыльный из Третьего круга.
— Что там? — спрашивает Бастиан глухо.
Канселье суёт руки в карманы серого френча, качает головой.
— Пятый и седьмой сектор под нашим контролем. Но больше ничего хорошего. Мятежники захватили водозабор. Выдвинули требования.
Ночная духота крепко берёт Бастиана за горло. Оружие в ладонях становится горячим и скользким, будто Советник стискивает в пальцах морского гада. Речь Канселье доносится словно сквозь толщу воды.
— Они требуют сдать Ядро. Или оставят вас без воды. Обещают взорвать несущую трубу завтра в полдень. Мои люди делают всё возможное, чтобы обнаружить, где заложена взрывчатка. Советник… вы слушаете?
Громадный морской хищник выдыхает остатки ненужного ему воздуха и, щерясь зубастой пастью, смотрит, как цепочка пузырей устремляется вверх, к скрытому Куполом небу.
Душно. Хочется распахнуть окна настежь, впустить воздух и ночную прохладу. Но нельзя. Окна первого этажа забраны решётками изнутри, а вдоль лестниц — закрыты ставнями. Сорси сама проверяла вечером, всё ли надёжно, нет ли лазейки для тех, кто снаружи. Да, всё заперто. Вот и нечем дышать.
Сна нет. Уже третью ночь Сорси просыпается в темноте, вскакивает с лежанки на церковной скамье, переводит дыхание… и всё. И беспокойно бродит до утра по громадному зданию Собора. Храм напоминает ей город в миниатюре. Центральная часть, в которой проходят богослужения, величественна и изящна. Сорси нравится белый, словно светящийся изнутри мрамор колонн, мозаичные узоры на полу, живые цветы в нефах, витражи в огромных окнах. Правда, витражей сейчас не видно: отец Ланглу вместе с несколькими подростками заложили их изнутри мешками с сырым песком и землёй — почти до самого потолка. Теперь здесь пахнет подвалом и постоянно темно. Зато дети помладше с удовольствием играют тут в приключения в подземельях, ползая под скамьями.
Больше всего Сорси нравится подниматься на колокольни. Их две: справа и слева от главного входа. Витые лестницы с истёртыми до блеска каменными ступенями, барельефы со сценами из жизни далёких предков — тут можно торчать часами, рассматривая их. Отец Ксавье говорит, что здесь часто бывают студенты, изучающие историю. Сейчас студентов нет, и левое, университетское крыло Собора пустует. Сорси была и там. Прошлась по гулким пустым коридорам, посидела на ступенях лекториев, воображая для себя другую жизнь. Будто она прошла отбор, получила жилой доступ во Второй круг и теперь учится на кого-то важного и необходимого городу.
В одной из аудиторий она нашла огромный шар, закреплённый на наклонном стержне. Шар был голубой, с нарисованными разноцветными пятнами и надписями, часто покрывающими эти пятна. А ещё его можно было крутить, если толкнуть хорошенько. Шар Сорси очень заинтересовал, но она постоянно забывала спросить отца Ланглу, что это за вещь и зачем.
Отец Ланглу ей тоже нравился. Раньше он казался ей грузным, мрачным и нелюдимым, но Сорси изменила своё мнение за считанные часы. Ксавье Ланглу мало говорил, но успевал много сделать. И никогда не повышал голоса ни на кого из детей, даже когда те от скуки шалили и пакостили. Терпения и силы отцу Ланглу было не занимать. С раннего утра до позднего вечера он готовил детям еду, стирал их одежду, развлекал малышей играми, утешал их, когда они плакали, успевал читать проповеди редким прихожанам, прибирался в жилых комнатах Собора, отвечал на бесконечные вопросы детей и укладывал их спать. Было ощущение, что он один делает работу пятерых оставшихся при Соборе служек. С каждым днём детей в Соборе становилось всё больше, и вскоре Сорси пришлось разбить маленькую коммуну на группы, назначить старших и распределить обязанности. Рядом с отцом Ланглу все обитатели Собора чувствовали себя в безопасности.
А сейчас этого чувства не было. Будто в отсутствие Ксавье Ланглу Собор из неприступной крепости превращался в домик, что детвора строит из мусора.
Сорси заходит на кухню, черпает жестяной кружкой воду из бака, делает несколько глотков, а остатки воды выливает на ночную сорочку. Дышать становится легче, жара отступает. Девушка возвращается в молельный зал, проверяет надёжность запора на дверях. Поднимает взгляд под потолок, где из-за горы мешков частично виднеется окно. И оборачивается, услышав из-за спины:
— Св-ветает.
— Тьфу, тебя прям не узнать! — неловко восхищается Сорси, увидев Жиля — отмытого и с волосами, заплетёнными в аккуратную косицу.
Мальчишка улыбается углами рта, присаживается на угол скамьи напротив амвона и кладёт поперёк колен продолговатый предмет, обёрнутый светлой тряпицей.
— Мне над-до идти. Вот так в-вот, — вздыхает он.
— Куда это тебе надо? — фыркает Сорси. — Тебе мало наваляли? Уже ничего не болит, память отшибло? Отец Ланглу кому сказал — сидеть тут и ждать его?
Жиль качает головой, глаза его грустнеют. Сорси садится рядом с ним, толкает дружески в бок.
— Ну ты чего, блондинчик? В безопасности, красивой девкой затискан, отец Ксавье только вокруг тебя полдня хлопотал. Сыт, отмыт, выспался в кровати. Зачем тебе куда-то идти?
Она пытливо заглядывает ему в лицо, морщит курносый нос.
— Э, лёд мне в жопу, если ты не из-за девки! И ведь не из-за сестрицы, верно? Вот послушай, — она толкает его округлым бедром, усаживаясь вплотную, обнимает рукой за плечи. — Ни одна потрахушка не стоит того, чтобы…
— Стоит.
— Мал ты ещё! — Сорси
