— Сволота! Да как ты посмел! — вопит она звонким от слёз голосом, отвешивая ему одну пощёчину за другой. — Ты, ублюдок! Ненавижу тебя!
Жиль стоит, раскинув руки и крепко держась за две железные трубы, между которыми висят качели. Терпит, молчит. Акеми бьёт больно, вымещая горечь, неудачи, зло. Он только жмурится и стискивает зубы.
— Зачем ты пришёл? — Акеми таскает его за безрукавку так, что ткань трещит и рвётся. — Ты меня предал, подонок, мразь! Лучше бы сдох под пулями, гад! Ворьё паршивое, ты мне всю жизнь испоганил!
Она выдыхается, удары становятся реже, слабее. Когда Акеми умолкает, чтобы отдышаться, Жиль открывает глаза и кивает себе за плечо:
— Я м-мразь и п-подонок. Я п-пришёл вернуть в-вакидзаси.
Меч, завёрнутый бережно в тряпицу, лежит на скамье. Акеми хватает его и косится на узелок рядом.
— Лепёшки, — коротко поясняет Жиль. — И к-курица, п-половинка. Т-твоё, бери.
Кончик вакидзаси смотрит мальчишке в грудь. У Акеми дрожат руки, она часто моргает.
— Ты пойдёшь со мной, понял? За всё ответишь…
— Отвечу, — говорит он спокойно.
Закладывает руки за голову. Смотрит куда-то влево.
— П-патруль.
Акеми со злостью хватает мальчишку за волосы и тащит за гиробусную остановку — жестяную, выкрашенную в ярко-зелёный.
— В-вон, открыто, — вздыхает Жиль, кивая в сторону двухэтажных построек за сквером.
Девушка осторожно выглядывает из-за павильона остановки, шмыгает носом. Видит, что патруль идёт в их сторону, толкает мальчишку в спину — и вдвоём, пригнувшись, они бегут до открытой двери. Акеми бесшумно затворяет за собой дверь, пинком гонит Жиля вглубь помещения. Подносит к губам палец, потом демонстрирует мальчишке кулак: ни звука! Жиль лишь слабо усмехается, перехватывает руку Акеми и тянет за угол, в соседнее помещение. Там оба спотыкаются и падают в большую кучу пахнущего мылом свежевыстиранного белья.
— Я меч уро… — сердито начинает Акеми, но Жиль зажимает ей рот.
Девушка урчит, трепыхается, трясёт головой, но Жиль лишь крепче прижимает её к себе.
— П-послушай меня, — шепчет он, склонившись к самому её уху. — П-послушай — и решай.
— Угу, — подумав секунду, кивает Акеми, и мальчишка разжимает руки.
Она отодвигается подальше, садится ближе к выходу, одёргивает платье и шарит рядом с собой в поисках меча. Жиль кидает в неё узелок с едой, девушка ловит и откладывает его в сторону.
— Объясняйся, — шёпотом говорит она.
Жиль молчит, обдумывая, что собирается сказать. Тишина быстро становится Акеми в тягость.
— Хватит время тянуть! — шипит она.
— Я не м-мог иначе, Акеми, — решается наконец Жиль. — Это м-моя сестра.
— Чего-оо?!
— Угу. М-моё настоящее имя — Жиль Б-бойер. Я в-врал, к-когда говорил, что н-не помню, откуда шрамы. Я д-должен был сгореть вместе со своими род-дителями в-восемь лет назад. Мой отец б-был С-советником.
— Я помню эту историю, — в голосе Акеми скользит задумчивость, будто она прислушивается не только к Жилю, но и к чему-то внутри себя. — Когда сгорел электромобиль после свадьбы… Так, ну-ка! Ты шпион?!
— Д-дура, — выдыхает Жиль. — Какая же ты д-дура… К-как же он т-тебе мозги засрал…
Он говорит. Медленно, заикаясь сильнее обычного. Рассказывает свою историю. Акеми слушает, и с каждой следующей фразой ей становится всё больнее и страшнее.
— Как же ты жил всё это время… Что ж мы натворили… — всхлипывает она, когда Жиль смолкает. — И что ж теперь будет?
Жиль сползает с бельевой горы, выглядывает из-за угла, смотрит в сторону входа в прачечную. Акеми становится рядом с ним, касается пальцев опущенной руки. Она знает, что именно хочет произнести, но совсем не знает, как начать говорить.
— Ты сп-просила, как я жил. Это не т-так важно. В-важнее сейчас, что жил я т-тобой, — тихо говорит Жиль, глядя на пятно света, падающего из маленького оконца. — Т-ты можешь не д-доверять, да. Я м-мог бы убить тебя или К-клермона, но я этого не… Т-твой выбор — это тоже т-ты. А ты… Ты так же св-вободна, как я. И в-врагом я т-тебе не стану. Никогда.
Он ведёт кончиками пальцев по её запястью вверх, почти не касаясь. А дойдя до плеч, порывисто обнимает девушку, прижимает к себе. Ладони Акеми ныряют под безрукавку, скользят вверх — туда, где колотится, как сумасшедшее, сердце под тонкими рёбрами.
— Не отпускай, — выдыхает Акеми, развязывая пояс на его штанах. — Вот мой выбор.
— Н-не отпущу, — обещает он.
Развешенные на просушку влажные простыни чуть колышутся от сквозняка из приоткрытого оконца. По ту сторону простыни — лёгкая живая тень. Жиль улыбается, водит рукой там, где под белизной ткани угадывается округлое плечо, щекочет горячую даже сквозь простыню ладонь. Акеми прихватывает его пальцы губами, выдыхает долго.
— За мной…
Его рука неотступно следует за её ладонью, исследуя сквозь тонкую ткань упругое, такое желанное тело. Пальцы поглаживают шею, с нажимом скользят ниже, вздрогнув, останавливаются на твёрдых, натягивающих ткань сосках. Акеми вскрикивает, когда Жиль приникает к ним ртом и жадно прикусывает, ищет его ладонь, направляет ниже. Простыня падает — и под руками мальчишки нежная кожа бёдер девушки, и пальцы касаются горячего, влажного. Акеми отступает на шаг, раскинув руки, валится на гору чистого белья.
— Иди сюда, — шепчет она. — Ну ты чего?
Жиль медлит, смотрит на неё поблёскивающими в полутьме глазами. Взгляд дикий, нерешительный.
— Я н-не… ни разу. В-вот так вот.
— Научу.
Жиль тоже шагает вперёд, словно бросается в тёмную воду, и падает сверху. Он худенький и лёгкий — и всё равно подставляет руки, чтобы не придавить Акеми собой. Но девушка тут же притягивает его к себе, обхватывает, кажется, сразу всего. Поцелуй, жадный и голодный, получается естественным продолжением движения. Словно Жиль за этим и бросился — как умирающий от жажды за внезапно увиденным в доступности стаканом воды. Губы у Акеми обветренные, с жёсткими клочками подсохшей кожи. Эти клочки чувствуются, как маленькие колючки под языком; Жиль мимолётно думает, что у него самого губы такие же. Это похоже на прикосновение чего-то, бывшего ранее единым целым, разъединённого и
