Рене смотрит в окно сквозь пластинки жалюзи. Рассвет. Третий день подряд рассвет напоминает разлитую кровь. Будто что-то изменилось в воздухе. Закаты в Третьем круге на самой окраине всегда такие — из-за количества пыли. Но Второй круг… Будто что-то назревает, формируется в Азиле — незримое, неосязаемое, на краю ощущений.
Шаман наспех расправляет одеяло на койке и идёт в ванную. Чистит зубы, смочив край тряпицы и окунув его в соду. Ополаскивает лицо. Вода уходит в слив, крутясь маленьким смерчем. Рене, как заворожённый, смотрит на водоворот. Вот оно. Воронка.
Он бросается обратно в комнату, ворошит разбросанные бумаги, по листку выкладывает на полу план города. Вот окраина, здесь льда больше, а вот тут он растёт слабее…
— Обозначить. Это надо как-то обозначить… — шепчет Шаман, выстраивая листки вокруг себя. Подбирает с пола кусок штукатурки, ломает его в руках, крошит, посыпает поверх плана города. Мало. Мало! Ботинок долбит по стене под окном, отколупывая штукатурку пласт за пластом. Рене таскает её в центр комнаты, выделяя те места, где разросся лёд. Здесь больше, здесь меньше, здесь едва-едва…
Он так увлекается, что не слышит вежливого стука в дверь. Смотрит на правильную окружность из рассыпанной на полу извести, хмурится задумчиво.
— Шаман! — гаркает за дверью Тибо. — Ты там чего? Открывай!
Клермон отпирает задвижку и сразу же возвращается к своему занятию.
— Так, не топтать! — распоряжается он, не оборачиваясь.
«Если это не окружность, а именно воронка, то центром её может быть точка, где находится то, что надо льду. Получается, это где-то тут, во Втором круге, рядом с Собором… Идти туда. Надо идти туда сегодня же, гнать всех с собой. Что я им скажу? Ничего. Приказы командира не обсуждаются».
За его спиной слышится возня — как всегда, когда в комнату входит много народу.
— Рене, мы её нашли, — сообщает Тибо. — Тебя тут сюрприз ожидает. Глянь, что ли.
Неохотно отрываясь от своих мыслей, Рене поворачивается к визитёрам. И его лицо, и без того хмурое, становится ещё мрачнее.
— Доброе утро, знамя моё, — обращается он к растрёпанной понурой Акеми. Переводит взгляд на Жиля, что стоит рядом с ней, и руки у него связаны: — Да уж, действительно сюрприз.
— Ты был прав, — Тибо проходит через комнату, осторожно перешагивая через карту города на полу. — Нашлась твоя Мишель там, где ты и сказал. Дрыхли с пацаном на пару в прачечной. Нагишом.
Рене внимательно рассматривает сперва Жиля в одних штанах, затем Акеми в штормовке на голое тело. Берёт Жиля за подбородок, поворачивает лицом к свету. Рассматривает ссадины, синяк на скуле, качает головой.
— Похоже, лупила от души. Это же она тебя так отделала?
— Мы его не трогали, — заверяет Тибо. — Только скрутили, чтобы не смылся по пути. А вот она Леона покусала.
Клермон с силой впечатывает мальчишку в стену, хватает за горло.
— Крысёныш, что улыбаешься? Ты её изнасиловал, поганец?
— Да! — отвечает Жиль, глядя на Акеми.
Девушка ловит его взгляд, на лице растерянность, она не понимает, зачем он это сказал, это же неправда…
— Акеми, детка, он тебя изнасиловал? — обращается к ней Рене.
— Да! — хрипло выдыхает мальчишка. — Да! Ск-кажи ему!
«Если я скажу „да“, Рене его убьёт, — с ужасом понимает Акеми. — Если „нет“… наверное, нас обоих».
— Жиль, родной, не надо… — умоляет она. — Рене, оставь его в покое!
— Надо же, как ты запела, — в голосе Шамана нет ничего, кроме усталости и разочарования. — И как же нам теперь быть, а, знамя моё?
Он отпускает Жиля — тот с трудом удерживается на ногах, ловит ртом воздух, тяжело дыша. Рене с сожалением качает головой, делает шаг к Акеми. Девушка пятится, часто моргает, кутается в куртку.
— Пожалуйста, не надо, — шепчет она. — Рене, не трогай Жиля, пожалуйста!
— Неужто так хорош в постели? А вчера ты была готова сама его убить.
— Он сестру защищал, — вырывается у Акеми невольно. — Потому и увёл её.
— О, да тут у нас, оказывается, элитарчик примазался! — делает круглые глаза Тибо. — Шаман, твоя Мишель променяла тебя на юного шпионыша! Понятно теперь, почему полицаи нас…
— Заткнись, Тибо! — рявкает Рене яростно. — Мартен, открывай погреб, — он швыряет Акеми свою футболку. — Оденься. Как же ты… — Клермон сжимает кулаки, сплёвывает под ноги. — Отдал бы тебя парням, но падалью с друзьями не делятся. Что ж теперь делать с тобой, а?
Девушка молчит, глотая слёзы. Тибо обходит вокруг неё, прищёлкивает языком:
— А я бы её в расход пустил. Раз она у нас такой символ народный, пусть и закончит красиво. Под пулями, в стычке с полицией.
Жиль в два прыжка оказывается рядом с Тибо, лупит его ногой по голени, а когда тот падает, бьёт сверху по шее связанными руками, а снизу — в лицо коленом. Рене и Леон тут же валят мальчишку на пол, Акеми бросается к Жилю, но её перехватывает вернувшийся Мартен.
— В погреб! — распоряжается Клермон и пинает Жиля в поясницу. — В погреб девку! И обратно иди, поможешь.
— Нет, — отвечает боец. — Я в этом участвовать не буду. Иди к чёрту.
Мартен опускает Акеми в тёмную холодную яму под полом, вытягивает наверх лестницу. Девушка кричит, зовёт то Жиля, то Рене. Сорвав голос, умолкает, пытается выбраться, ломая ногти о бетонные стены погреба. Люк в полу открыт, и Акеми слышит звуки глухих ударов, как ругаются сквозь зубы Рене и его подручные и слабо вскрикивает Жиль.
— Помогите… — плачет Акеми. — Остановите их… Кто-нибудь, пожалуйста…
Внезапно становится тихо. Потом Акеми слышит шаги, и в погреб заглядывает Рене.
— Отойди в сторону, — сухо велит он девушке, и подошедший Леон сбрасывает Жиля к её ногам.
Акеми бросается к мальчишке, дёргает узлы из рваной простыни, стягивающие его руки. Жиль часто дышит, лицо залито кровью. Девушка торопится, пальцы скользят, не слушаются.
— Не… — едва слышно шепчет Жиль. — Положи… на колени.
Она кивает, переворачивает его на спину, головой устраивает к себе на бёдра. Рвёт на лоскуты футболку Рене, прикладывает куски ткани к разбитому лицу.
