Итак, во время генеральной репетиции мистер Слопер произнес, пытаясь говорить очень серьезно: «Леди, вы должны постараться проявить осторожность; помните, что вы имеете большой вес!»
На этой фразе его речь закончилась, так как он поперхнулся смехом и смеялся, пока джентльмены из синдиката не подошли и не похлопали его по спине, а после тоже покатились со смеху.
Когда мы начинали сезон, мистер Сантандер послал за мной и заговорил о мисс Амонтильядо; он сказал, что, если с ней что-то будет не так, это будет стоить мне моего места. Я ответила ему, что сделаю все, от меня зависящее, а потом отвела мисс Амонтильядо в сторону на пару слов.
«Мисс, – говорю я, – когда прекрасная, крепкая молодая дама вроде вас ходит в таких бриджах, она искушает судьбу. Вы двигаетесь так свободно, – говорю я, – а атлас – это в лучшем случае всего лишь атлас. И хотя обычно завязки пришиты и сверху, и снизу, на ваших бриджах завязки сделаны по кругу. Так что на вашем месте я бы не рисковала», – говорю я.
А она смеется и отвечает: «Ладно, бабуля», – потому что она была юной дамой и всегда добродушно и ласково разговаривала с теми, кто ниже ее по положению, – а что бы вы сделали на моем месте?
«Ну, мисс, – говорю я, – будь я так богато одарена, как вы, я бы велела вшить в них прочную тесьму, которая не лопнет, и тогда не будет заметно, если случится худшее».
Она же только смеется в ответ, протягивает мне шесть пенсов и говорит: «Вы добрая старушка, Шмыгалка, – так меня прозвали некоторые из молодых актеров, – и я скажу Чмоку, как хорошо вы обо мне заботитесь. Тогда он, может быть, прибавит вам жалованье».
И мистер Сантандер, и мисс Амонтильядо волновались перед первым представлением, и в гримерках заключали пари насчет того, как она исполнит свой танец, во время которого высоко задирает ноги. Вы помните, миссис Соломон, как развивалось действие в той пьесе и как, к всеобщему удивлению, юная девушка из высшего света внезапно заткнула своим танцем за пояс всех профессиональных танцоров. Когда мисс Амонтильядо оделась к первому акту в свой костюм пастушки, я ей говорю: «Прошу вас, мисс, будьте осторожны».
И мистер Сантандер добавляет: «Слушайся ее».
«О, со мной все в порядке, – отвечает она. – Смотри, Чмок».
Тут она подпрыгивает и садится на шпагат, да так внезапно, что у меня чуть сердце не выпрыгнуло, а потом опять вскакивает на свои каблучищи – никто и глазом моргнуть не успел!
В этот момент я слышу, как по коридору бежит мальчик-посыльный и кричит: «Мисс Амонтильядо! Мисс Амонтильядо!»
«Я тут», – отвечает она, и, когда мальчишка вбегает в комнату, наша прима прикладывает руки к голове и кланяется так низко, что ее волосы едва не касаются пола. И – представьте себе! – когда она сгибается пополам, я слышу ужасный треск – ее бриджи лопаются по шву и расходятся так, что в прореху можно просунуть швабру.
«Ну что, мисс, добились своего?» – говорю я, а она одновременно и смеется, и плачет, потому что для нее это не шутка – вот так поставить под угрозу свою главную сцену на первом же представлении. Мистер Сантандер рвет на себе волосы, которых и так немного осталось, и ужасно ругает ее, угрожая разорвать с ней контракт, потому что он не был джентльменом, это уж точно. И все это время мальчик-посыльный орет: «Мисс Амонтильядо, на сцене будет пауза!», а сам хохочет до слез, нахальный маленький павиан!
Я понимала, что нужно что-то сделать, и очень быстро, поэтому схватила большую иглу для шитья парусины, которой мы сшивали брезент, и тесьму для лестничных ступенек и починки балетных тапочек. Это ведь дело серьезное – порвать бриджи на такой полной девочке, когда те сидят на ней так плотно. Я попыталась схватить обе стороны прорехи и свести вместе, но – видит Бог! – она была такой широкой, что я не смогла этого сделать. Костюмерша была со мной, она пыталась помочь, но ничего не вышло. Потом мистер Сантандер подошел и тоже попытался, но без толку. Тогда я схватила за волосы мальчишку-посыльного и заставила его тоже тянуть края прорехи, ведь он мотоциклист, и у него крепкие пальцы. Потом пришел на помощь газовщик с двумя парами клещей, но что бы мы ни делали, нам не удавалось соединить края прорехи.
Мы пришли в отчаяние, а время шло; до нас доносилось улюлюканье зала, возмущенного задержкой, а помощник режиссера бегал взад и вперед, сыпал проклятиями и кричал: «Что, черт возьми, происходит? Где эта проклятая девица? Почему она медлит?»
В этот самый момент на меня снизошло вздохновение. Это было вздохновение, и больше ничего, ведь на карту был поставлен успех бедной девушки и, в чуть меньшей степени, ее положение.
«Дорогая, – сказала я, – ложитесь на диван лицом вниз, положите грудь на подушки, а ноги вытяните так, чтобы каблуки болтались в воздухе».
Она мгновенно поняла, что я задумала, и плюхнулась на диван, а мальчик-посыльный подсунул диванный валик ей под ноги. Боже, она так сильно прогнулась, что я услышала, как с треском лопнула тесьма того безобразного пояса, который был на ней надет.
Но, дамы и господа, мы спасли положение – эта поза оказалась удачной. Два края прорехи прижались друг к другу так тесно, как близнецы в поцелуе, и вы не успели бы ахнуть, как я уже схватила иголку и сшила их прочными стежками.
