– И не такое еще сделаем, – заверил женщину один из парней. Та не сразу поняла, что последнюю фразу произнесла вслух.
«Заговариваетесь, Марина Александровна, – укорила саму себя Алексеева. – Становишься сентиментальной. Не слишком ли ты привязалась к мальчишке? Не смей его жалеть, будет хуже. Давно ли ты стала такой? Вспомни, кто ты есть, вспомни, почему ты жива и зачем ты тут, и будь осторожнее! А ребята-автоконструкторы – молодцы. Никакого лишнего сострадания, никакой рефлексии. Осудили парня революционным трибуналом, не разбираясь, кто прав, кто виноват, и уже готовы скормить его чудовищам из леса. Хорошо их воспитал Егор, настоящие бойцы, такие не думают, они исполняют приказы. Только вот про сына своего забыл, увлекся чужими детьми. А может, и к лучшему!»
Марина вошла на территорию завода последней и поспешила к командиру, оставив замыкающих в арьергарде.
Возле здания, где раньше располагалась администрация «Метровагонмаша», отряд остановился. Егор Михайлович уже послал двоих разведчиков вперед, в подвал, где находился вход в убежище. Спустя пару минут они вернулись, путь был свободен.
Марина первая спустилась вниз, к гермодвери, трижды постучала условным стуком. Три длинных – два коротких. И снова повторить. Цифра восемь азбукой Морзе.
Сзади толпились, напирали погорельцы, под сводами подвала гулко плясало эхо голосов. Пришедшие уже не скрывали эмоций, нервно переговариваясь между собой. «А вдруг не откроют? Разве ж не люди! Должны помочь! Как же мы с детьми!» – то и дело доносились встревоженные женские голоса.
Марина оперлась плечом о стену. На нее навалилась смертельная усталость. Ноги были насквозь мокрыми, ныли от долгого бега по сугробам – из головы колонны в конец и обратно. Уследить, довести, не упустить ничего. «Тени эти еще не вовремя, переполошили клуш, как же, стра-а-ашно! – язвительно думала Алексеева, скорее от переутомления, а не со зла. – И Женя еще – не дергала бы его, так бы и остался в снегу. Как я мечтала, что кончатся мои командирские подвиги. Так нет, не судьба. За всеми пригляди, не подведи… Хочу спокойствия. На ферму хочу, грибы разводить! Надоело!»
Послышался лязг плохо смазанного вентиля, дверь приоткрылась на пару сантиметров, показался запыхавшийся часовой.
– Вы из убежища автоконструкторов? Олег Семенович велел вас впустить! – отрапортовал он.
– Я не одна, нас сто семь человек. У нас беда, в бункере случился пожар, и мы просим помощи, – ответила женщина.
– У меня есть директива впустить вас, – подтвердил разведчик, открывая дверь.
Отряд двинулся внутрь, занимая все пространство маленького коридора. Те, кому не хватило места, толпились в подвале, сначала пропускали женщин и детей. В комнату дезактивации заходили по три-четыре человека, первыми вошли Егор и его помощник Николай. Они сразу же направились беседовать к начальству, оставив Марину и двоих ребят следить за порядком. Снаружи становилось все тише, чем меньше людей оставалось под темными сводами, тем страшнее им делалось. Алексеева ходила вокруг с фонарем, иногда бросала пару ободряющих фраз. Разведчики заметно повеселели, даже стали шутить в ответ.
Потихоньку людской поток иссяк. Наконец гермодверь закрылась, отсекая холодную зимнюю ночь. Люди успокаивались, почувствовав себя в безопасности. Женщины убежища «Метровагонмаш» с оханьем и причитаниями помогали погорельцам расположиться, тащили сменную одежду, мыли и укладывали плачущих от усталости детей.
Последние три человека поспешили внутрь, и в коридоре остались только Женя, Марина и часовой. Коровин-младший сидел у стены, уткнувшись в сложенные руки лицом, не реагируя на происходящее вокруг.
– Иди, сейчас отмоешься и ляжешь спать. Наутро станет легче, – женщина присела рядом с ним, стряхнула с его волос капли растаявшего снега.
– Ты тоже не веришь, что я этого не делал, – хрипло выговорил парень. Он выглядел жутко. Белые от холода лоб и подбородок, опухшие от замерзающих на ветру слез щеки бордово-синюшного оттенка, воспаленные глаза, спутанные мокрые волосы.
Марину кольнула уже хорошо знакомая жалость, и женщина вдруг разозлилась на него, на себя, на весь этот спятивший мир.
Она силой подняла юношу с пола, затолкала в комнату дезактивации и стащила с него куртку и рубашку. Тот повиновался, как безвольная кукла. Когда Алексеева отпустила его руки, они плетьми упали вдоль тела.
– Штаны сам снимешь, или мне помочь? – насмешливо спросила она, отчаянно пытаясь уколоть его, расшевелить, вернуть к жизни.
– Мне все равно, – прошептал Женя, не поднимая головы.
Алексеева схватила его за подбородок, заставляя смотреть в глаза. Ее лицо перекосилось от ярости.
– Я не знаю, кто поджег бункер, – ты, не ты, сейчас уже не важно. Я знаю одно: передо мной стоит тряпка, а не мужик! Соберись! Оплачешь свою судьбу позже! Я тебе в няньки не нанималась! – прошипела она.
Марина оттолкнула парня, задернула штору и прямо в одежде встала под ледяной душ.
– Я не просил тебя помогать мне, – тихо сказал Женя, но не был услышан.
* * *Олег Семенович Рыбаков, полный, добродушный мужчина с густыми усами, одетый в потертый свитер и вылинявшие за долгие годы джинсы, сидел за столом в своем кабинете. Напротив него на уютном диване устроились Егор Михайлович и Марина. Женщина с наслаждением вытянула гудящие ноги, откинулась назад, чувствуя, как в тело медленно возвращается жизнь.
– Ну, что же, – густым басом протянул начальник «Метровагонмаша». – Рад приветствовать, поможем, чем сможем. Людей у нас мало, помещения большие, будете работать, а мы обеспечим едой и жильем. Мне жаль, что так вышло с вашим бункером. Что случилось?
– Поджог, – сквозь зубы процедил Коровин. Он был похож на замерзшего филина – такой же нахохлившийся и злой. Казалось, одно движение – и он выпустит острые когти, готовый разорвать любого, кто подойдет ближе позволенного.
– Надо же, – Олег задумчиво крутил в руках карандаш. – Неужели у вас были злопыхатели?
– Это сделал мой сын, – хмуро ответил мужчина.
– Батюшки, – удивленно пробормотал Рыбаков. – Как же так? Прости, Егор, не знал, что все так плохо. По стаканчику, может быть, а?
Хозяин кабинета достал три стопки и бутылку с мутной жидкостью. Разлил.
– За наше сотрудничество, – Олег Семенович поднял стакан.
– За сотрудничество, – эхом откликнулись Марина и Егор.
Самогон обжег горло, Алексеева закашлялась.
– Двадцать лет не пила ничего, крепче чая, – усмехнулась она.
– А вы, барышня, стало быть, Марина Александровна? Егор писал о вас, но я даже не поверил, такие сказки. Мутировали в чудовище, а потом обратно, такого не может быть! – нервно засмеялся Рыбаков. Он верил. Еще как верил. Двадцать лет в кресле начальника бункера убедили его, что даже самое невероятное часто оказывается правдой, а сомнения могут стоить жизни.
– В этом мире все может быть, вы разве еще не поняли этого? Если желаете, побеседуем с вами позже, – ответила женщина, подыграв его удивлению.
– Вы разговаривайте, а я пока пойду, гляну, как мои устроились, – тактично попрощался Коровин, вдруг осознав, что он стал лишним в этом кабинете.
Олег посерьезнел, вышел из-за стола,
