Женя шел, опустив голову, не глядя по сторонам, и осмелился поднять взгляд, только остановившись перед судьями. Отец смотрел равнодушно, его глаза были холоднее льда. Это безразличие обожгло юношу больнее слов.
– Сегодня мы собрались здесь, чтобы разобрать вопиющий и кошмарный случай, – начал Олег Семенович, поднявшись со своего места. – У наших друзей произошло огромное несчастье. Их дом, спасавший от невзгод окружающего мира, был цинично сожжен. И тем страшнее, что это сделал человек, которого все очень хорошо знали. Мы с Егором Михайловичем вынесем приговор Евгению Егоровичу Коровину, который обвиняется в умышленном поджоге. Слава богу, обошлось без жертв, и мы примем это во внимание.
В зале зашептались. Женя встретился взглядом с Мариной. Она смотрела устало, беспомощно, но где-то в глубине ее серых глаз плескалась жалость.
– Евгений, что вы скажете в свое оправдание? – повысил голос Рыбаков, перекрикивая возбужденную толпу.
– Я этого не совершал, – тихо сказал парень. – Меня подставили.
С места поднялся Егор Михайлович.
– Тебя обнаружили возле обгоревшей трубы, с канистрой в руках, заляпанного бензином. Это подтвердят свидетели. Мне кажется, твоя вина очевидна. Имей же смелость признаться! – он говорил жестко, четко, каждое слово – как пощечина.
– Я этого не совершал! – чуть громче выговорил Женя.
– Марина Александровна не обнаружила тебя в вашей общей комнате, когда начался пожар. Это так, госпожа Алексеева?
– Верно. Я вскочила, когда услышала крики. Жени в комнате не было. Внизу кричали, что бункер горит, я бросилась будить вас, Егор Михайлович.
– Хорошо. Андрей Семенов, ты в ту ночь дежурил в общем зале и увидел пожар в генераторной. Как это произошло? – обратился Коровин к стоявшему в стороне молодому человеку.
– В общий зал никто не входил, я, по инструкции, открыл все двери и сидел так, чтобы видеть, что происходит во всех помещениях. Где-то в районе часа ночи в генераторной полыхнуло, но мимо меня никто не проходил. Я побежал туда. Горела решетка вентиляции и лужа бензина на полу. Я крикнул «Пожар!», попробовал потушить пламя, но оно уже перекинулось на генераторы, они моментально вспыхнули. Люди начали выбегать из комнат, потом с первого этажа прибежала Марина Александровна и вы, – сбивчиво произнес парень. Видно было, что он еще не отошел от пережитых волнений.
– Хорошо. Что было дальше? Сергей? – Егор Михайлович обратился к разведчику, который помогал Марине вытаскивать автоматы и химзащиту из бункера.
– Марина Александровна позвала на помощь. Вы потеряли сознание, мы с ребятами вытащили вас на свежий воздух и таскали химзу и оружие на улицу, пока было можно. Вы пришли в себя, отправили меня прочесать периметр, и тогда я нашел Женю. Он сидел у черной от гари вентшахты, смотрел перед собой, как дебил, и повторял все время «Как же так?!». Мы с Лехой его подняли и притащили к вам. Он все говорил, что это не он. Ну а кто тогда, черти зеленые? Весь в бензине, с канистрой в руках и с дикими глазами, – рассказывал Сергей, недовольно косясь на Женю.
Тот сгорбился, поник, ему хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, лишь бы не слышать жестоких слов неверия и клеветы.
– Мне кажется, все ясно. У меня не осталось сомнений. Евгений, наш трибунал признает вас виновным в совершении поджога. Выбор меры наказания остается за Егором Михайловичем, – Олег Семенович скрестил руки на груди. – Ваше последнее слово.
– Это ложь… – прошептал Женя. – Это все неправда. Я не делал этого. Не делал. Не делал!
Парень сорвался в крик. Конвой подбежал к нему, заломил руки за спину, боясь, что тот бросится на судей. Юноша бессильно обмяк, и когда его отпустили, упал на колени.
– Я не могу расстрелять этого человека, – спокойно и очень четко заговорил Коровин-старший. – Когда-то я считал его своим сыном. В моей семье нет места для этого отребья, но все же я не буду настаивать на высшей мере. Я приговариваю Евгения к исправительным работам в этом бункере до самой его смерти, и каждого из вас призываю дать поджигателю в полной мере почувствовать свою ошибку. Задание получишь у старшего смены дежурных. Ты свободен. В перемещениях по бункеру я тебя не ограничиваю. Однако не советую тебе лишний раз провоцировать людей. Иди.
Женя поднял взгляд на отца и тут же опустил глаза, не в силах выдержать равнодушно-презрительного выражения его лица. Хотел что-то сказать, но промолчал. Медленно повернулся и побрел прочь, к выходу из зала.
Его поглотила пучина ненависти и злобы. В спину ему неслись выкрики:
– Урод! Поджигатель! Тварь!
Потом прозвучал призыв: «Бей подлеца!». И тут же из толпы ответили: «Нечего об говно руки марать!»
Каждое слово – как пощечина. Лучше бы его били…
Марина, опередив Женю, ожидала его на выходе. Он медленно прошел сквозь расступившуюся толпу – в разорванной одежде, покрытой плевками, с расцарапанным лицом. Из разбитого носа капала кровь, заливая рубашку, юноша отирал ее рукавом, но она снова собиралась и капала, стекала ярко-алой струйкой по губам и падала на грудь. Народное правосудие привело приговор в исполнение.
Евгений выглядел жалко. Бледный, ссутулившийся, пытающийся казаться меньше, совершенно покорный судьбе.
– Идем, – приказала женщина, увлекая его за собой.
– За что? – простонал Женя, когда Алексеева почти насильно умывала его в туалете.
– Им нужна жертва. Людям всегда нужен виноватый, – спокойно ответила она, вытирая его лицо полотенцем.
– И ты… – всхлипнул парень, дрожа всем телом.
– И я, – подтвердила Марина, вытирая его руки от плевков влажной тканью. – Выделиться из коллектива? Начнутся вопросы, а ответов я не знаю. Лучше вместе со всеми.
– Что дальше?
– Работай, думай о смысле жизни. Все в этом мире течет и меняется. Глупостей не делай, на провокации не реагируй, и все рано или поздно уляжется, – сказала женщина, опускаясь на корточки возле его ног. – И береги себя. Ноготь до мяса содрал. Больно? – спросила она, намочив тряпку в воде и вытирая его ноги.
– Все равно. Лучше бы было больно. Зачем ты это делаешь? Ты же вместе со всеми, – парень смотрел на нее сверху вниз.
Она подняла на него глаза, но даже сидя на полу, она все же не казалась такой жалкой, как осужденный.
– Сострадание, милосердие, называй, как хочешь. Не в моих правилах добивать поверженного. Ты много выстрадал. И что бы ты ни сделал, мое расположение к тебе останется неизменным. Ты похож на моих мальчишек из бункера в Раменках. Такой же юный, поспешный и ошибающийся, – спокойно говорила женщина.
– У тебя слишком много тайн.
– Чего и тебе советую. Чем загадочнее ты для простых смертных, тем дольше удержишься на плаву. Даже если у тебя нет ничего за душой. А я привыкла. Ты же читал мой дневник. Сколько я тайн хранила? Судьба выбирает
