– Я ничего не знала, дружочек. Я надеялась на удачу. Побег был нашим последним шансом на спасение, во время пожара я первая услышала крики о помощи. Рыбаков принял нас из сострадания, он добрый человек, разве он мог бросить на произвол судьбы женщин и детей? Хорошо, если предположить, что это не ты поджег бункер, то кто? Кого ты поставишь на свое место? Никто не поверит ни тебе, ни мне.
– Ты не хочешь мне помочь. Я помогу себе сам. Завтра же скажу при всех, что я не поджигатель, не сволочь! Буду просить о милосердии, умолять отца, чтобы он разобрался во всем! – запальчиво воскликнул Женя.
– Сделаешь только хуже, – грустно заметила Марина.
– Хуже?! Куда уж хуже?! – парень вновь сорвался в крик. – Они плюют мне под ноги, они все ненавидят меня! Да лучше сдохнуть, чем так! И ты, ты… За что? Твое безразличие мне больнее, чем презрение отца!
Алексеева вздрогнула, ее глаза расширились, и в них проскользнуло что-то человеческое, несвойственное ей.
– Не надо так. Я – чужой человек, не привязывайся ко мне, дружочек. Будет хуже. Пожалуйста, – лицо Марины на мгновение стало совсем детским, из-за холодной маски опытной, повидавшей многое женщины вдруг показалась юная девчонка, когда-то давно, в день Катастрофы взвалившая на себя непосильную ношу. Алексеева испугалась самой себя, этих чувств, ей захотелось оттолкнуть этого наивного мальчишку, прогнать его прочь, чтобы он не смел, не смел искать у нее поддержки и защиты!
– Уходи. Пожалуйста, уходи, – попросила она, отворачиваясь.
– Я обязательно узнаю правду, – пообещал Женя, вставая.
Он вышел в коридор и добрел до своей каморки. Бросил взгляд на часы, показывавшие без пятнадцати шесть. Долгая беседа не принесла ничего, только растравила раны. Юноша поднял ведро и швабру и вышел в общий зал. Его терзали сомнения.
Завтрак принес свою череду унижений. Парня по-прежнему не принимали за общим столом, презрительно отворачивались, когда случайно встречались с ним взглядами. У Жени внутри ширился и зрел мучительный протест, готовый в любой момент вырваться наружу. Отчаяние поднималось волнами, душило, терзало. Наконец этот гнойник лопнул.
Евгений в сердцах пнул ведро ногой, и оно со звоном покатилось по полу, плеснуло грязной водой. Разговоры мгновенно стихли, и весь зал уставился на парня.
– Я не виноват! – крикнул он. – Меня подставили! Вы не хотите понимать, вы сделали меня жертвой! Затравили! Нелюди!
Олег Семенович поднялся было с места, чтобы вмешаться, но Егор опередил его.
– Кто тебя подставил? – мрачно спросил отец, глядя в сторону.
Женя отбросил швабру и с внезапной смелостью и поспешностью заявил:
– Алексеева!
В зале стало совсем тихо, все присутствующие затаили дыхание, ожидая продолжения.
– Ты обвиняешь Марину Александровну в поджоге? – недобро спросил Коровин-старший, опираясь руками на стол.
– Нет, я… – начал было парень.
– Я повторяю вопрос: ты обвиняешь Марину Александровну в поджоге? Ты хочешь сказать, что это она вылила бензин в шахту генераторной и подожгла его? – перебил осужденного отец.
– Нет, – выдохнул Женя. Правды он не знал. Ему вдруг стало ясно, насколько глупым и безнадежным было его положение. – Но…
Слова кончились. Никаких резонных аргументов не было, Марина была права. Своей выходкой он сделал только хуже. Опозорился при всех, закопал себя еще глубже.
Егор Михайлович тяжело дышал, справляясь с собственной яростью.
– Тогда закрой свой поганый рот и продолжай мыть пол. Не смей позорить честное имя женщины! Мало того, что ты – преступник-поджигатель, так еще и лжец! Пытаешься оправдаться за чужой счет! Ты должен быть благодарен за то, что тебе сохранили жизнь, но нет! Ты решил нагло врать при всех! – боль начальника бункера, тяжкое напряжение последних месяцев претерпели странные метаморфозы и превратились в ненависть к собственному сыну. Ненависть горячую, злую.
– Отец… – с мольбой прошептал Женя. – Отец, поверь мне.
– Закрой рот! – рявкнул Коровин. – За клевету ты будешь наказан. Марина Александровна, преступник обвинил вас в том, чего вы не делали. Решайте, как поступить с ним.
Алексеева не взглянула на юношу, скрестила руки на груди.
– С моей стороны не будет больше никакой помощи осужденному. Я проявила милосердие, пытаясь облегчить его тяжелую судьбу, но ошиблась. Пусть Евгений продолжает выполнять исправительные работы, к которым его приговорили, – хладнокровно ответила она.
Жене показалось, что на него вылили ведро ледяной воды. Он хотел кричать, оправдываться, но не мог выговорить ни слова. В зале снова стало шумно, послышался смех и обидные выкрики. Юноша, как в тумане, побрел к выходу.
– Тебя не отпускали, – раздался в спину голос Егора Михайловича.
Парень не помнил, что было дальше, перед глазами стояла пелена. Когда он очнулся, в зале почти никого не осталось. Женя бесцельно возил тряпкой по полу, не видя и не слыша ничего вокруг.
– Я тебя предупреждала, – одними губами сказала Алексеева, поравнявшись с ним, и пошла прочь.
День тянулся медленно и тяжело, но наступившая ночь была еще хуже. Сон не шел, в голове крутилась сотня мыслей, горестных и мучительных.
Юноша безуспешно пытался лечь поудобнее. Спина ныла от каждого движения. На ладонях вздулись кровавые мозоли. Женя хотел было подложить руку под голову, но тут же в нос ударил омерзительный запах грязной тряпки, который уже не отмывался едким коричневым мылом. Шел третий день монотонной, однообразной работы и унижений.
Парень сел, глядя на полоску света, пробивавшуюся из-под двери. На мгновение ее закрыла тень, раздались знакомые торопливые шаги. Евгений выждал несколько секунд и выглянул в коридор, стараясь не шуметь.
Марина куда-то торопилась. Она была одета в теплую куртку на меху, наряд явно не подходил для прогулок по бункеру.
Женя тихонько крался за ней. Женщина не заметила слежки, спеша к выходу. Парню показалось странным, что обычно осторожная Алексеева ни разу не обернулась, уверенная, что все уже спят, но он отбросил эту мысль, подгоняемый любопытством.
Часовой у выхода, кажется, совершенно не был удивлен ее визитом.
– Рыбаков в курсе, – коротко сказала ему Марина, кивая в знак приветствия.
– Да-да, он меня предупредил. Когда вас ждать обратно? – спросил мужчина, раскручивая вентиль гермодвери.
– Через полчаса. Я ненадолго. Пожалуйста, сделай так, чтобы никто не знал о том, что я выходила на поверхность, ладно? Олег Семенович очень просил, это его личное задание.
– Конечно же. Бона менте![4]
– Бона менте, – эхом откликнулась Алексеева и исчезла за дверью.
Фразой «Бона менте!», что по-латыни означало «С добрыми намерениями», напутствовали разведчиков, выходивших на поверхность. Эти слова давно стали своеобразным ритуалом. Считалось, что после этой фразы вылазка пройдет спокойно. «Бона менте» прижилось в трех бункерах, стало неким кодом, по которому узнавали своих. Сказавший эту фразу – уже друг. Мытищинец. Только военные этой фразы не приняли, придерживаясь собственных, особых порядков. Да
