Я вцепилась в подлокотники кресла на котором сидела.
– Повтори, что ты сказал про моей настоящей матери и зелье?
– Твой дед Бристоль заставил ее выпить зелье, чтобы одурманить Аластара и обманом женить на себе.
В этот момент, я почему-то вздохнула. Значит, даже Артур не знал настоящей правды.
– Если у вас есть склянка с зельем, то зачем же на это задание вызвали меня. Неужели не нашлось более опытного агента с подготовкой? Ведь внешнее сходство совершенно не причем. Волосы можно перекрасить кому угодно.
– Я же сказал, второе зелье было у Флоры. Даже в тот чертов день, когда она разбилась. Ума не приложу, нахрена она взяла его тогда с собой на вечеринку, но осколки бутылки мы нашли на месте аварии. Поэтому, как видишь, выбора для замены у нас действительно не было. Искать же иллюзорницу среди граждан Арсамаза было бы ещё хуже. Ты хотя бы выросла в Панеме, знала манеры, правила поведения в высшем свете и была близка к нашим военным кругам. Идеальнее кандидатуру найти было сложно. Ты и сама стремилась сюда, чтобы помочь сестре.
Я отвернулась. Он был несомненно прав. Как мотылек, я полетела к огню, только сама в нем почти сгорела и сестре не помогла.
Где она сейчас? Все ли с ней в порядке? И кто ее похитил…
* * */Лиза/
Здесь не было ни часов, ни календарей. Я давно сбилась со счета дней, не знала понедельник сегодня или суббота. Мое время теперь измерялось сроком беременности.
Восемь недель.
Десять. Пятнадцать. Двадцать…
Если в первое время я ждала помощи извне, верила, что меня будут искать и найдут. Ведь Артур обещал прийти, но когда спасения не пришло и через месяц, я решила не ждать помощи, а искать свободу сама.
Хотя что может быть глупее в моей ситуации, куда я побегу с животом, который с каждым днем все больше, и как миную все препятствия на своем пути?
Потому что из крошечного окна с решетками были видны только верхушки непролазного леса и небо.
В камере, где меня держали не было даже стула, чтобы подставить к окну и посмотреть вниз. Здесь была прибитая к полу кровать, мягкие стены и много книг, чтобы я не сдохла со скуки.
Мои тюремщики приходили несколько раз в день. Приносили еду. Очень хорошую еду: овощи, фрукты, мясо, рыба. В общем голодом не морили, скорее наоборот, пытались накормить вусмерть.
Утром и вечером захаживал седой мужчина в очках, я прозвала его доктором, а с ним две крепких санитарки-медсестры.
Они почти никогда не разговаривали. Любые слова от них были редкостью, а спрашивать у них что-то оказалось бесполезным. Записки, которые я писала, они рвали при мне, не читая.
В первый же день, они попытались взять у меня кровь, но когда я начала отбиваться, тут же скрутили. Заломали руки за спину, собрали анализы в пробирку и срезали прядь волос.
То, что сопротивляться им бесполезно поняла на третий день. На их стороне была сила, а мне нужно было беречь ребенка.
Собственно, они его похоже тоже берегли. Весьма своеобразно, но берегли.
Не сразу, но мне удалось понять, что за беременностью наблюдают. Тот самый врач. Он записывал что-то в карту, измерял окружность живота, а в один из дней, когда меня тошнило особенно сильно, принес микстуру и, поставив на стол, коротко произнес:
– От токсикоза. Безопасно.
Пить боялась до последнего, но когда пришли санитарки и начали приближаться, осознала, что зальют силой, и проглотила залпом.
Действительно полегчало.
Ещё через несколько недель меня впервые вывели из камеры, а может палаты. Санитарки завязали глаза и куда-то повели. Обостренный слух ловил эхо наших шагов по длинным извилистым коридорам, пока меня не завели в кабинет с акушерским креслом.
– Осмотр, – строго бросил доктор, ожидавший меня здесь. – Нужно понять все ли в порядке.
Залезла сама, здраво решив, что лучше так, чем силой. И ничего страшного не произошло, через пару минут мне разрешили одеваться, а когда уводили обратно, я услышала отрывок диалога доктора с кем-то ещё:
– Ей нужен воздух и больше движения…
– Исключено, – мужской голос звучал искаженным из-за повязки на моих глазах и ушах, – Никого из них никогда не выпускали.
– Может потому они и не размножаются, что не выпускаете. Она первая беременность за многие годы, если хотите продолжать эксперимент, то ей нужен воздух.
Внутри все похолодело от этих слов.
Где бы я ни была, я тут не одна.
Где-то рядом, возможно через стенку, томились другие иллюзорницы.
И о каком эксперименте речь? Произнесенное доктором приводило в ужас и заставляло инстинктивно сжаться. Хотелось забиться куда-нибудь подальше и больше никогда не давать себя касаться, вот только здравый смысл подсказывал мне не дурить.
Я была интересна этим людям, а еще больше им был интересен мой ребенок. А значит, до поры до времени с нами будут обращаться вполне бережно. Главное не пропустить час Х, когда их намерения в отношении нас изменятся.
Через два дня меня впервые вывели на улицу, все так же с завязанными глазами. Две санитарки вслепую водили меня по неизвестной территории, играя роль поводырей. А я пыталась ориентироваться на слух, собирала хоть какую-то информацию.
Скрип гравия под ногами, влажная земля, хлюпанье грязи. Лай собак в метрах ста. Шум мотора от приехавшей машины, значит близко есть дорога. Как-то же сюда привозят провизию.
Такие слепые прогулки продолжались несколько недель. Пока в один из дней мне удалось ослабить повязку и получить крошечную щель для обзора.
Я видела немного. Все тот же лес, который казалось заполонил все вокруг. Непроглядные заросли, кое-где низ бетонного забора, а где-то металлическая сетка. А еще вокруг было очень грязно, как будто даже заброшено. Слишком много неубранной осенней листвы, веток, осыпавшейся за много лет хвои с ближайших елей. Дорожка, по которой меня водили, местами разбита. Иногда мы сходили с нее в сторону и огибали большие ямы-воронки от снарядов еще со времен войны.
А еще было много охраны. Очень много.
Я видела только ноги, но даже этого хватило, чтобы понять насколько хорошо охраняют территорию.
Мы уже шли обратно, когда повязка ослабла настолько, что съехала с глаз полностью. Вышло несколько неожиданно, и я невольно сощурилась от хлынувшего полным потоком резкого, солнечного света.
