Вот только зуб на зуб уже давно не попадал, а пальцы окончательно озябли.
– Никогда бы не подумала, что вы такая, мисс Харрисон! – тихо пробормотала экономка и зевнула.
Плохой знак.
– Не смей засыпать, – рявкнула я. – Какая такая?
– Решительная и… – девушка начала подбирать слова, а я смотрела ей в лицо и видела, как у нее начинают закрываться глаза. – Не каждая сможет снять колесо и развести костер.
– Жить захочешь и не такое сможешь, – я принялась хлестать ее по щекам. – Не спи! Нельзя спать. Это смерть. Слышишь?
– Не буду, – пообещала она дрожащим голосом и вновь зевнула.
Черт! Черт! Черт!
Мысленно ругаясь, я судорожно думала над тем, как еще можно облегчить наше положение.
Катерину нужно было удерживать в сознании, хотя бы разговором. Не давать уснуть любыми путями.
– Ты так и не рассказала своей матери, как выжила в военные годы, пока была одна, – я без предисловий завела явно неприятную для экономки тему. Пусть бодрится.
Мой расчет оказался верным. Кати вздрогнула, и сонливость слетела с лица.
– Я бы не хотела об этом.
– Да какая разница, – напирала я. – Может мы умрем к утру, какой смысл что-то скрывать?
Говорила нарочно пессимистично, хотя умирать, видит бог, не собиралась. У меня еще сотни планов на эту жизнь, чтобы позволить себе сдохнуть так просто и тупо, – замерзнув в поле из-за выбежавшего на дорогу лося.
– Меня поймали люди генерала, – Кати все же выдавила из себя первую фразу. Самую сложную. Потому что главное начать, а дальше откровения начнут литься рекой. – Почти месяц допрашивали, били. Они хотели узнать, где мать и пытали меня. Иглы, ножи… Это очень страшно и больно.
Я нервно сглотнула. Пожалуй, не такое откровение ожидала услышать, но Кати продолжала. Она смотрела куда-то на огонь, не моргая. В ее глазах отражалось пламя горящей покрышки, а губы шевелились, продолжая жуткий рассказ.
– Однажды мне повезло, и один из следователей думал, что я лежу без сознания после очередного допроса. Но я просто притворялась и мне удалось украсть скальпель со стола. Я накинулась на него и…
– Прирезала? – не поверила я. Хотя тринадцатилетняя девчонка, доведенная до отчаяния, могла совершить и не такое.
– Не удалось, но сильно ранила, да и вырваться на свободу не вышло, а на следующий день из изолятора Бюро меня перевели в психушку.
В моей памяти всплыли слова Кранмерда о том, что Катерина больная и лечилась. Выходит, не врал.
– И сколько ты там пробыла? – очень осторожно поинтересовалась я.
– Около двух лет. Предпринимала несколько попыток побега, за что меня “наказывали”.
– Как это понимать?
– Не кормили, обливали холодной водой, запирали одну на несколько дней.
– А когда тебя выписали?
– А меня и не выписывали, – экономка как-то истерично хохотнула. – Авианалет, и больницу разбомбили. Много людей тогда погибло, а многие сбежали. Я в том числе.
– Но… разве вас не искали, и как же ты получила обратно свои документы?
– Кому интересна кучка психов. Вокруг больницы были болота, все наверняка списали либо на то что мы утонули, либо погибли при бомбардировке. Никто даже не искал. А с документами все оказалось еще проще. Война же. Суета, неразбериха. Особенно с бумагами. Тысячи людей теряли их, поэтому восстановить оказалось не так уж и сложно. В те годы ко многому относились спустя рукава, а то, что я была в лечебнице, в довоенных архивах не значилось.
– Но ты ведь рисковала. Оставила настоящие имя и фамилию, тебя могли поймать и упечь обратно, – я не могла поверить, что девчонка пошла на такой риск.
– Могли. Но отрекаться от своей матери я не собиралась, – голос экономки звучал решительно. – Может для кого-то фамилия пустой звук, и они могут с легкостью забыть о семье, но не я. Сироты слишком сильно ценят такие вещи, чтобы спокойно расстаться с памятью о приемных родителях.
Пусть и невольно, но я с ней согласилась.
Потому что как бы по-дурацки не складывалась моя судьба, но настоящей матерью я по-прежнему считала Торани, а отцом – Аластара. Даже несмотря на ту ложь, которой они меня старались уберечь от правды.
– О тебе ходили слухи, что ты нападала на бывших хозяев, – тихо пробормотала я. – Это ведь неправда?
Взгляд экономки сверкнул в темноте. Самодовольно.
– Как раз правда. Хозяйский сынок первой семьи, где я работала, однажды напился и приставал ко мне, но я отбилась. Меня рассчитали в тот же день, но рекомендательное письмо портить не стали. Спасла лишь чистая случайность: на этого недоумка были злы гораздо больше, чем на меня. Как раз перед этим он обчистил отцовский сейф и проиграл приличную сумму в карты. Поэтому мой проступок рядом с его мерк на десятки пунктов. Но гаденыш все же оказался мстительным, и каким-то образом узнал о том, что я лечилась в больнице. И каждый раз, когда мне удавалось найти новую работу, подбрасывал хозяевам эту часть моей биографии. Так я и скиталась с места на место, пока не попала к вам.
Повисло молчание, нарушаемое только треском затухающего костра. Догорала очередная покрышка.
– Нужно еще одну забросить, – констатировала я и принялась выбираться из-под чехлов, чтобы дойти до машины.
Уже в спину мне долетел тихий голос Кати.
– Если мы выберемся, не говорите об этом моей матери. Я не хочу чтобы она знала и расстраивалась. Она и так вся седая, не нужно волновать ее еще больше.
Я рассеянно кивнула.
– Когда будешь готова, сама ей обо всем расскажешь.
Третье колесо долго не хотело сниматься. Пальцы почти не слушались, но, едва справившись, я поспешила к костру. Думать о том, что буду делать когда дожгу четвертое, а потом и запасное колесо – не хотелось. А впереди была еще вся ночь, а потом утро…
Как назло теперь тоже начали слипаться веки, сказывался холод и усталось.
Очередная шина подернулась огнем. Закашлявшись, я отбежала к Кати. Она сидела притихшая, нахохлившись подобно вороне, зарывшись в наши нехитрые тряпки, и спала.
Долго расталкивала ее, но окончательно продрогшую Кати сон поглотил целиком и отпускать не хотел. Добивая в себе всю жалость, пришлось тронуть ее сломанную ногу, так что девушка вскрикнула от боли и проснулась. Так мы протянули еще несколько часов.
Я не давала экономке спать, она удерживала в сознании меня, потому что теперь даже я зевала ежеминутно.
Последняя покрышка догорала с первыми лучами солнца, черный дым от нее уходил высоко в небо.
– Кто-нибудь увидит и обязательно придет, – шептала я, окончательно охрипшим голосом.
Кати уже не отвечала, только сопела, и попытки ее растолкать уже не приводили к результатам. Согреваться теперь кроме собственного тепла было нечем, хотя еще оставался вариант подгрести поближе к нам углей из костра.
Вот сейчас этим и займусь. Только прикрою глаза.
