Подойдя к командиру, Карпышев негромко сообщил:
– Сашка, займись немцем, пока он окончательно в себя не пришел. Самое время колоть, вдруг чего важного знает? С твоим знанием языка ты его в два счета разговоришь. А мы с мужиками пока за остальными сбегаем.
Гулькин, молча кивнув, двинул следом за пехотинцами. Карпышев же, придержав старшину за локоть, негромко произнес:
– Фамилия?
– Горбань, товарищ командир.
– Вот что, Горбань, ты, вижу, боец опытный, фронтовик. И медаль я твою разглядел, не переживай. Но на будущее учти – второй раз так может и не свезти. Сам знаешь, что за самосуд положено. Понял?
– Так точно, – грустно выдохнул в прокуренные усы старшина. – Виноват, не подумал.
– Вот и хорошо. Тогда бегом второго фрица ловить. Искупать, так сказать, вину…
Возле эшелона Гулькина встретил старлей с пехотными петлицами на отворотах гимнастерки (шинели на нем не было, видимо, осталась в вагоне):
– Товарищ сержант госбезопасности, разрешите доложить! – Судя по стоящему рядом Паршину, он уже знал, кто они такие. – Старший лейтенант Федоров, командир роты. Следую на фронт в соответствии…
– Потом доложите, – нетерпеливо махнул рукой Александр. – Слушай мою команду! Организовать три поисковые группы, которые возглавят мои люди. Обнаружить советского пилота и двух фашистских летчиков. Немцев брать живыми! Кровь из носу, живыми. Они – ценные пленные, которых необходимо немедленно доставить в разведотдел. Выход через три минуты, с собой ничего лишнего не брать, только личное оружие. Приказ понятен?
– Так точно, понятен. – Поколебавшись пару секунд, старший лейтенант продолжил: – Разрешите обратиться?
– Слушаю.
– Вы на моих ребят шибко не серчайте. Натерпелись мы по дороге от этих сук, вот мужики и рванули… посчитаться. Вас ведь только позавчера к нам подцепили. А у меня уже десять погибших, понимаете? Десять! Целое отделение полегло! И сегодня еще пятеро. Ребята даже до фронта не доехали… Но под трибунал никого не отдам, сразу говорю!
– А кто здесь про трибунал говорит? – пожал плечами Гулькин, искоса глядя, как пехотинцы аккуратно усаживают возле вагонных колес пленного летчика. Рядом бросили скатанный в бесформенный ком парашют с подвесной системой. Окончательно пришедший в себя немец зло зыркал по сторонам, периодически утирая рукавом комбинезона идущую из разбитого носа кровь.
– На будущее поймите, товарищ старший лейтенант, любой взятый в плен пилот люфтваффе – источник важных сведений, имеющих для нас огромную ценность. Может, они ничего особенного и не знают, а если наоборот? При них имеются карты, полетное задание, информация о части, к которой приписан самолет, у стрелка-радиста – позывные и радиочастоты для связи… да много чего. И для нашей разведки все это крайне важно! А с трупа что взять? Часы, компас и пистолет трофейный? Или шоколадку из НЗ? Доходчиво объяснил?
Пехотинец угрюмо кивнул:
– Так точно, очень доходчиво. Больше не повторится.
В последнем Гулькин весьма сомневался, однако решил промолчать. Исключительно чтобы не терять драгоценного времени и не портить себе нервы. Которые, как говорится, не казенные…
Глава 8
Калининский фронт. Декабрь 1941 годаВторого немца, оказавшегося стрелком-радистом, притащили минут десять спустя. Именно притащили, уложив на накрытые плащ-палаткой жерди, поскольку он и на самом деле оказался ранен. К тому моменту, когда до него добежали пехотинцы, фриц уже потерял сознание от потери крови и болевого шока – помимо пробитой пулей груди, еще и ногу при приземлении сломал. Забрав у пленного планшетку, личные документы и оружие, Гулькин распорядился отнести его к медикам, которых в эшелоне был почти полный штат – два фельдшера и несколько санинструкторов женского пола.
Хоть и понимал при этом, что тот, скорее всего, уже не жилец. Сразу, может, и не помрет, но выдержит ли дорогу – далеко не факт. Поскольку еще неизвестно, когда они тронутся, паровоз-то разбит. Допросить его в ближайшее время тоже не удастся. Да и медики заняты, оказывая помощь раненым и контуженым. Впрочем, не суть важно – главное, пилот уцелел и уже дал кое-какие показания. Ничего такого уж ценного, тут Сашка не ошибся, но хоть что-то. Сведения об авиачасти, координаты полевого аэродрома (на карте показал), расположение близлежащих воинских частей, несколько упорно курсирующих среди немецких летчиков достаточно любопытных слухов, касающихся советского наступления, парочка бытовых мелочей.
В основном офицеры и унтеры говорили между собой о раннем наступлении морозов и связанных с этим возможных проблемах со снабжением. Ну и о подписанной фюрером несколько дней назад директиве о переходе к оборонительным боям, разумеется. К примеру, горючее и боеприпасы пока в наличии имелись, но их расход в связи с советским контрударом существенно возрос. И если русским удастся отодвинуть линию фронта хотя бы на сотню-другую километров, могут возникнуть серьезные проблемы. Да и командование ненавязчиво готовило их к чему-то подобному. В том духе, что бензин и бомбы, конечно, будут, а вот с усиленными пайками и качественным алкоголем, возможно, возникнут некоторые сложности. Временные, разумеется. Плюс увеличившаяся активность советских ВВС. Несмотря на заверения Геринга – его фриц назвал главкомом, отчего-то при этом поморщившись, – об абсолютном превосходстве в воздухе, на самом деле все не столь радужно.
На уточняющий вопрос заинтересовавшегося Гулькина пилот лишь пожал плечами: мол, сами сегодня все видели. И добавил, скривившись, что «летом ничего подобного не было». Заданный следом вопрос: «Интересно, откуда вы взяли эти новые самолеты?» – Сашка проигнорировал. И знал бы, не ответил, еще чего! Но он просто не знал, поскольку и сам впервые их увидел. Еще минут через пять Александр решил, что с допросом пора заканчивать – пленный все чаще начинал повторяться, моргал лихорадочно блестевшими глазами и облизывал пересохшие губы. Болен он, что ли? Ладно, и так пять страниц блокнота исписал. Доберется до особотдела – доложит, остальное не его дело…
Поколебавшись, немец внезапно попросил вернуть шоколад из его полевой сумки, сославшись на то, что очень проголодался, а шоколад имеет высокую калорийность. Удивленный просьбой, Александр и на самом деле обнаружил в планшетке непривычную круглую плитку с надписью «Fliegerschokolade», которую, после недолгого колебания, протянул пленному. Ну, не яд же там, в самом деле? Хотел бы
