– Красавцы! Алкоголики и пьяницы, а еще графы! Это ж сколько надо было надираться, чтобы в таком виде к матери явиться? Вымахали два лося, а ума не набрались! Вы, ваши светлости, последние мозги еще не пропили?
Мама – святая женщина! Разнос на тему недостойного поведения двух отдельно взятых аристократов она закатила только после того, как привела нас в нормальное состояние. Особую радость нам с Митькой доставило наличие в доме сразу нескольких санузлов, потому что битву за сортир мы бы оба с позором проиграли.
Как выяснилось за завтраком (скорее, обедом по времени), Ефим, не зная, как себя вести в обществе целых двух нетрезвых графьев (а свои синие звезды нацепить мы не постеснялись – надо же перед людьми похвастаться!), которые формально не приходились ему никем, трусливо смылся на службу, оставив нас на растерзание разгневанной жене. Разумный человек: он мог сколько угодно нас не любить, но прекрасно знал, кому обязан восстановлением источника и новой карьерой. И хоть ему наверняка хотелось построить нас не хуже своих курсантов и отвесить профилактических подзатыльников – реально оценивал последствия подобного поступка. Пусть Митька не мог отстегивать матери того содержания, что выделял я, – а пока она не работала, эти средства были весьма актуальны, – зато был любимцем Милославского и имел в перспективе головокружительную карьеру. Я же в глазах отчима, вероятно, слыл вообще непонятно кем – мне благоволили и глава ПГБ, и сам император! О случившейся со мной временной опале Большаков был не в курсе, да и знай он – вряд ли это что-то изменило бы. Для справки: если дворянское звание тут можно было банально купить, пусть и за громадные деньги, то последний графский титул был присвоен около пятнадцати лет назад первому космонавту! Второго и последующих уже так не отмечали. Оцените, в какой я компании!
Наговорившись с мамой, поиграв с сестрой и близняшками, скупив ассортимент ближайших магазинов на подарки, за ужином мы порадовали отчима предстоящим назавтра отъездом: Митьке пора было на практику, а я из-за гулянки запустил дела.
– Теперь станем видеться чаще, – обрадовал маму брат. – Я до Рождества, скорее всего, в Москве буду.
Ефим вскинулся:
– Кхм… В академии теперь изменился порядок обучения?
– Нет, конечно, – успокоил его Митька. – Нас всех старше третьего курса на усиление забирают. Теперь это уже не секрет: в ноябре будет свадьба великой княжны Ольги. Венчание в Кремлевском соборе пройдет, так что осенью ждите наплыва высокородных гостей.
– А почему в ноябре? – заинтересовалась мать. – Почему не летом?
– Ты у кого спрашиваешь? Спроси у него, – кивнул на меня Митяй. – Он же у нас в столичном обществе вращается! Я знаю не больше обычного курсанта.
Мать перевела внимание на меня. Ответ на вопрос я знал – за месяц с последних событий кандидатура фаворита в гонках женихов окончательно определилась. Несмотря на временное отлучение от двора, новости оттуда я получал исправно, да и опала моя, скажем так, была очень условной. Официально – за нарушение регламента, я не должен был предлагать себя великой княжне в кавалеры – рылом не вышел, настоящую же причину знали только два человека. К тому же явившийся ко мне на дом Антон Кугурин – помощник Милославского, дал ясно понять, что это только до Дня империи, чтоб под ногами не путался. За артефакт, точнее за целую партию и клятву под блокировку не выпускать их на продажу, заплатили по-царски: помимо денег мне сдали в аренду на девяносто девять лет соседний с моим остров за символическую плату в одну тысячу рублей ежегодно. Круглые глаза Кирилла Александровича при виде этого договора стоило бы заснять для потомков, жаль, момент уже упущен. Похоже, мысль, что я внебрачный сынок императора, мелькнула и у него.
– У жениха – Родиона Ивановича Шувалова – только осенью траур по отцу истекает. Потом посты разные начинаются, потом Рождество. Потом опять посты. Можно свадьбу втиснуть, но вроде как не комильфо. А до следующего лета откладывать не стали, – отчитался я.
– Вот и славно! Ольга Константиновна в самой поре. Давно ожидали.
– Объявлено на Дне империи будет, но все, кому интересно, уже знают – шила в мешке не утаить, – добавил брат. – Так что, мам, шей платья!
– Куда мне! Там весь цвет империи соберется! – тепло улыбнулась мать, а Большаков завистливо покосился на нас.
– Приглашения я вам пришлю, – решил я подсластить пилюлю отчиму. – Мне по рангу полагается, но меня, скорее всего, Берген как помощника возьмет. Не пропадать же добру!
Искренняя радость матери была мне наградой. Так же как и неявная признательность отчима – ему места в соборе не светили никаким боком. Под это дело общение у нас пошло легче – Ефима уже не воротило от нашего присутствия, так что наутро мы попрощались с ним вполне ласково. Он по-прежнему нас не слишком выносил, но терпеть столь полезных людей ему было проще.
Ветрянка, тупейшая, банальнейшая ветрянка!!! Которой одаренные не болеют по определению! И не важно, сколько у тебя УЕ, – даже единица обычно не даст заразиться, если уже есть источник! Но в тот момент, когда мы с Митькой валялись в гостевой комнате у матери, мы ничем не отличались от обычных людей, так что умудрились подхватить ее от сестры, чей дар еще даже не начал формироваться. И иммунитета у нас к ней не было – до трех лет мы жили в очень замкнутом мирке дедовой усадьбы и контактов с другими детьми не поддерживали, а потом просто не могли заразиться. Точнее, я-то мог за те полгода, что был без источника, но пронесло.
Если кто болел ветрянкой во взрослом возрасте, меня поймет. Высокая температура, полная недееспособность и все сопутствующие явления. В себя пришел я только на четвертый день, весь украшенный шрамами от язв. А залечив их, почти сразу остался в гордом одиночестве: сначала свалился не переболевший в детстве Борис, а следом за ним – Ван и Ли. И если китайцы перенесли все относительно легко, повалявшись денек с температурой, то Борис, впав в забытье, чуть не отправил меня повторно на тот свет.
– Как ты?
Не знаю, что подумал обо мне Черный, очнувшись в собачьем вольере, но фонить и подрастать мои запасы метеоритного железа теперь вряд ли будут – превратились в мертвый металл. Гаситель высосал из них живую силу досуха. Не жалко! Добуду еще, благо известно где и как.
– Пить, – прошептал Борис обветренными губами.
– Сейчас-сейчас, – устало отозвался я. Но ни дойти до дома, ни даже покричать сил не было – два дня рядом с Борькой вымотали меня вконец. Недолго думая напоил друга из собачьей миски. Бобик, который мало того, что немало пострадал, попав под гашение, так еще и временно стал бездомным, тоскливым взглядом проводил последнюю собственность.
Вспомнив, что сам же строго-настрого запретил кому-то приближаться к нам до моего сигнала, все же нашел в себе
