– Мужчины, – улыбнулась я. – Всегда как мальчишки. Все только в солдатиков играть, не понимая, что их тоже кто-то ждет дома живыми…
– А ты бы ждала меня? – тихо спросил Дитер.
– А разве это не очевидно? – хмыкнула я. – Только не в таком ужасном месте, как Мейердорфский замок.
Дитер отодвинулся и сдержанно спросил:
– Чем же он не угодил?
Я приподнялась и всплеснула руками:
– Да как же! Он же нуждается в хорошей хозяйке. Да весь второй этаж – это просто какой-то склеп. Нужно перекрасить стены, расширить окна, впустить в комнаты свежий воздух.
– И выкинуть портрет моей матери? – холодно спросил Дитер.
Он тоже приподнялся на подушке, и я ощутила, как кольнули в его очках золотые огни.
– Нет, – примирительно отозвалась я. – Ни в коем случае. Портреты надо отреставрировать и украсить ими холл. Вот письма лучше сжечь, а статуи перенести в тенистое и безлюдное место. Посуди сам, кому из твоих гостей понравится прогуливаться по кладбищу?
Дитер молчал, раздумывая и хмуря брови.
– А еще, – продолжала я, – мне было бы приятно, если бы ты снова вернулся к живописи. У тебя несомненный талант, Дитер. Ты мог бы заниматься любимым делом в промежутках между королевскими интригами и дипломатическими переговорами.
– Я почти потерял навыки, – буркнул генерал, прореживая пальцами волосы.
– Нужно только вернуться, – воодушевилась я. – Ты мог бы начать с набросков, нарисовать сад или замок. Или… меня.
Огоньки в очках Дитера блеснули интересом, и я с удовольствием увидела, как губы изогнулись в улыбке, а генерал наконец-то снова расслабился.
– Готова рискнуть, пичужка?
– Хоть сейчас! – Я игриво задрапировала себя покрывалом и томно глянула на супруга.
– Осторожней, Мэрион. – В очках Дитера зажглись хищные огоньки. – Когда ты так смотришь на меня, мне хочется не рисовать тебя, а целовать.
– Ну так попробуй!
Дитер с потешным рычанием бросился на меня, я запищала, барахтаясь в покрывале, и так, целуя и обнимая друг друга, мы не услышали, как хлопнула дверь.
– Ой!
Вместе с женским вскриком послышался звон разбитой посуды. Я подскочила, подскочил и Дитер, и мы оба обернулись, во все глаза глядя на застывшую в дверном проеме Жюли.
– О-о… – протянула она дрожащим голосом, все еще держа поднос, уже накренившийся в ее руках. На нем, удерживаясь каким-то чудом, лежала серебряная ложка, а от чашки остались только фарфоровые осколки, усеивающие пол.
– Поразительная наглость! – сказал Дитер и отпустил меня. – Разве фрау звала вас, Жюли?
– Нет, ваше сиятельство, – пискнула бедная служанка. – Но я думала… думала… время завтрака…
– Вы врываетесь в спальню без стука, – сердито нахмурился генерал и выпрямился во весь свой внушительный рост. Покрывало скользнуло вниз, Жюли ахнула и вскинула ладони к лицу, окончательно роняя и поднос, и ложку, а Дитер как ни в чем не бывало продолжал, подбоченясь и вовсе не смущаясь своей наготы: – В супружескую спальню, надо заметить. Вы, наверное, позабыли, что у вашей госпожи теперь есть муж? И он тоже имеет право находиться со своей супругой, заботиться о ней и даже приносить завтрак?
– Простите, ваше сиятельство! Простите! – стонала Жюли, то покрываясь красными пятнами стыда, то белея, как мрамор.
Я давилась от смеха и тянула Дитера за руку, шепча:
– Ну хватит, Ди! Хватит! Отпусти девушку, а?
– Отпускаю, – важно сказал генерал, поймав мою руку и погладив ладонь пальцами. – Но впредь, дорогая Жюли, научитесь стучаться!
– Простите, ваше сиятельство! – как заведенная повторила служанка, все еще охая и не разлепляя глаз, нашарила на полу поднос и спиной выпала из комнаты.
Я услышала, как из-за двери зашипел знакомый мужской голос:
– Я же говорил, бестолочь! Его благородие с женой, а ты: «Не может быть, не может быть…»
– Да кто же знал! – вздыхала Жюли. – О, мои глаза, мои глаза…
Я прыснула со смеху и бросила в Дитера подушкой:
– Развратник! Разве можно так пугать приличную девушку?
– Не такая уж приличная, если спелась с Гансом, – ухмыльнулся генерал и прицельно вернул мне подушку.
– Ну, знаешь! – возмутилась я. – Не нужно судить по себе о других людях.
– Знаю я таких людей, – продолжая ухмыляться, возразил Дитер. – Видел, как они обжимались на кухне в промежутках между тем, как подавали фрукты и мороженое.
Я закусила губу и отвела взгляд. Дитер подошел ко мне, обнял и поцеловал в макушку.
– Надо собираться, дорогая, – с сожалением сказал он. – Скоро мне опять придется покинуть тебя и заняться государственной безопасностью.
– Но ты ведь будешь танцевать со мной сегодня? – спросила я, поднимая глаза и вглядываясь в ровное золотистое сияние за стеклами.
– Конечно, – пообещал Дитер. – Клянусь, теперь никто не отнимет тебя у меня.
В коридоре послышались шаги, дверь хлопнула снова.
– Что такое? – рассердился генерал, с неохотой отпуская меня. – Жюли? Ганс? Я ведь велел не беспокоить нас!
И обернулся.
А я застыла, натянув покрывало до подбородка и чувствуя, как холодеет живот.
В дверях стояла дворцовая стража.
– Ваше сиятельство, – поклонился в мою сторону усатый стражник, облаченный в темный военный мундир. – Прошу прощения за вторжение. И вы, ваше сиятельство. – На этот раз он глянул на Дитера и прикоснулся двумя пальцами к козырьку фуражки. – Вы должны сейчас же одеться и пройти с нами.
– Куда? – нахмурился Дитер, все же потрудившись обернуться простыней. – В чем дело, господа?
– На кентарийского посла, ярла Тураона Эл’Мирта, сегодня ночью совершено покушение, – отчеканил стражник, и я застыла столбом.
Вспомнился разговор с королевой, странная жидкость в пузырьке, выпитое вино…
– Кто посмел?! – вскричал Дитер и шагнул вперед.
Стоявшие по бокам стражники схватились за пистолеты, а усатый качнул головой и сурово произнес:
– Это сделали вы.
– Я? – Дитер замер.
– Вы, – повторил усатый стражник. – Ярл Тураон обнаружен в своей постели мертвым. И совершенно окаменевшим. Вы обвиняетесь в убийстве кентарийского посла, ваше сиятельство, и мы вынуждены вас арестовать по приказу королевы.
Я вскрикнула и осела в кровати, ощущая, как что-то в груди, может, сердце, а может, вся моя жизнь, обрывается, стремительно летит вниз и раскалывается на части, как недавно разбилась выроненная Жюли чашка.
Глава 12
В ловушке
Праздничные ленты сменились на траурные, гости потихоньку разъезжались, и в воздухе чувствовалось предгрозовое напряжение.
Я вся дрожала, как натянутая тетива, и томилась в ожидании аудиенции у короля, а перед глазами стоял Дитер. Спокойный, уверенный в своей правоте, подтянутый и строгий, будто собирался на войну, а не в тюрьму.
– Все будет хорошо, Мэрион, – сказал он. – За поражением всегда следует победа, ты же знаешь.
Он поцеловал меня в лоб, а потом его увела стража.
И вот теперь я мерила шагами приемную, не зная, примет ли меня его величество или отомстит за вчерашний отказ, и сердце выстукивало тревожные ритмы: что будет, что будет?
Хлопнули двери, расписанные червонным золотом, и из кабинета в приемную вплыла королева. Я застыла, с внутренней дрожью глядя в надменное лицо. Анна Луиза усмехнулась.
– Ах вот кто добивается приема у моего Максимилиана! – пропела она, посматривая на меня сверху вниз. – Чего вы хотите, дорогуша?
– Справедливости, – выдохнула я, сдерживая рвущееся наружу презрение.
– Мы обе хотим одного и того же, – снисходительно ответила королева.
– Неужели? – Я не удержалась и всплеснула руками. – Арестовать невиновного? Это вы называете справедливостью?
– Арестовать опасного убийцу, –
